За полвека у меня было достаточно времени подумать о том, что мы натворили. Что продолжаем творить. Что таит в себе наше будущее. Мы замахнулись на немыслимое – и преуспели. Сам этот факт – уже достаточное свидетельство наших достижений. Полностью изолированные от мира, мы проводили исследования в области атомарной хирургии с использованием низкотемпературных технологий, неслыханных ни в современной медицине, ни в современной физике. Мы преследовали одну цель – показать, что в мире, жаждущем новых технологий, никто не сравнится с нами. Ни японцы. Ни американцы. Рынок будет принадлежать нам. И это только начало. Но…»
Осборну показалось, что на лицо Салеттла упала тень – таким оно стало скорбным и мрачным. За считанные секунды Салеттл словно постарел на десять лет.
«…Но была и иная, тайная цель. Та же, что привела к гибели шести миллионов евреев и к бесчисленным жертвам на полях сражений и под бомбежками. Великие европейские города превратились в руины.
В 1946 году, в Нюрнберге, я сидел на скамье подсудимых со многими из тех, кто был тому виной. Геринг, Гесс, Риббентроп, фон Папен, Йодль, Редер, Дониц – когда-то надменно гордые, теперь они стали никчемными, дряхлыми стариками. И там, сидя рядом с ними, я вспомнил предупреждение: не ездить в концлагеря, лагеря истребления. Не посещай их, говорили мне; тебе все равно не разрешат описать то, что ты увидел. Но я побывал там. В Аушвице. Предостережение оказалось правильным. Мне никто не запрещал описывать увиденное – я просто не мог этого сделать. Горы очков. Горы ботинок. Горы человеческих волос. Горы костей. Какой изощренный ум придумал такое? Это было не в кино, не в театре – в реальности.
И все это видел я – один из лидеров подполья, тайно планирующего возрождение империи еще до ее краха. Возрождение этих идей! Это было ужасно. Отвратительно. Невозможно. Но скажи я хоть слово, попытайся выйти из Организации, меня бы тут же уничтожили, и исследования продолжались бы, только уж без меня. Поэтому я решил: пусть идея созреет и начнет воплощаться в жизнь. За это время я стану одним из высших руководителей, из тех, кто вне подозрений. И когда пробьет час, уничтожу Организацию.
Немецкий писатель Гюнтер Грасс сказал, что мы, немцы, должны научиться понимать себя. Если судить по технике, мы, вероятно, самая умелая и трудолюбивая нация в мире, способная творить чудеса. Но все, что мы делаем, не минует Аушвица или Треблинки, Биркенау или Собибура, ибо они в нашей душе, и мы должны понять первопричину этого и никогда – никогда! – не допустить повторения.
К моменту, когда вы смотрите эту пленку, все, что мы создали, должно рухнуть. Новый Рейх прекратит свое существование. В Шарлоттенбурге. В „Саду“. На метеостанции в Швейцарии, спрятанной в глубинах ледника под пиком Юнгфрау.
„Ubermorgen“ не наступит никогда».
С этими словами Салеттл поднялся со стула, прошагал мимо камеры и скрылся. Мгновение спустя экран погас.
Глава 159
Осборн не помнил, как выехал из города. Мысли и чувства смешались. Он пытался упорядочить их, сосредоточиться на том, что услышал. Третий Рейх вверг мир в пучину бедствий, но страшнее всего, что он пытался повторить это вновь! Осборну хотелось кричать от ужаса при мысли о лагерях смерти. Он представлял себе омерзительные лица на скамье подсудимых в Нюрнберге, и они сливались с лицами Шолла, Дортмунда и других, кого Осборн даже не видел. Он хотел узнать, была ли смерть Франсуа Кристиана результатом вмешательства Организации во французскую политику…
Осборн подумал о Салеттле, который столько лет, в одиночку, нес на плечах невыносимый груз, и почувствовал, что преклоняется перед сумрачным героизмом его «последнего решения». Но его возмущало, что Салеттл ничего не рассказал об исследованиях в области атомарной хирургии! Как достигалась температура абсолютного нуля? Как проходили операции? Как протекал восстановительный процесс? Для медицины, для избавления от боли и страданий эти сведения были бы бесценными!
Осборн вдруг заметил, что едет по шоссе Санта-Моника домой. Был час пик, и автомобили двигались почти вплотную друг к другу. Но Осборн не думал о дороге; он вел машину почти автоматически. Он понятия не имел, давно ли покинул управление полиции. Он мог повернуть сейчас в любую сторону – и не заметил бы этого.
На зигзагообразном повороте Осборн ощутил, что шоссе кончается, и он подъезжает к туннелю Макклюр. Промчавшись через него, он оказался на шоссе Пасифик-Коуст. Перед ним возвышалась гряда Санта-Моники: горы, казалось, поднимались прямо из океана, освещенного лучами закатного солнца.
Осборна внезапно охватила нежность к Маквею. Ведь Маквей показал ему эту пленку, чтобы Осборн наконец-то убил демонов прошлого, и душа его обрела покой. В поступке Маквея слились доброта и благородство, и Осборну хотелось сказать ему об этом, поблагодарить его. Ему казалось, что он относится к Маквею как к отцу, хотя все это время они не слишком-то ладили.
Но мысли Осборна вновь и вновь возвращались к видеопленке. Он думал о том, чего не сказал Салеттл. О том, чего не знали и никогда не узнают Маквей, Нобл, Реммер, Вера, потому что Осборн не представлял себе, каким образом можно сказать об этом вообще. А вдруг Салеттл умолчал об этом, полагая, что и в данном случае он рассчитал все верно?
Осборн вдруг заметил, что автомобили перед ним остановились, и резко нажал на тормоза. По средней полосе пронеслась полицейская машина, а следом два грузовика. Значит, впереди авария и движение перекрыто надолго. Он должен выбраться отсюда! Иначе сойдет с ума, если будет сидеть в машине наедине со своими мыслями.
Повернув голову, он увидел, что средняя полоса свободна. Осборн нажал на акселератор, развернулся и помчался назад, против движения. Через несколько секунд он резко повернул вправо, вырулил на пляжную стоянку и остановился. С минуту он просидел в машине, глядя на океан. Затем взял костыли и вылез.
Осборн оставил дверь машины открытой, ключи – в зажигании. Костыли утопали в песке, идти было трудно, но, не обращая на это внимания, он шел, потому что испытывал острую потребность в движении. В туфли набился песок, и Осборн сбросил их. Песок под ногами стал твердым и влажным, и Осборн почувствовал прикосновение воды.
Он стоял по колено в воде, опираясь всем телом на костыли, и ласковые волны катились к нему.
Неслыханная дерзость этих людей заключалась даже не в том, что они совершили, а в том, что они задумали…
Наконец, тридцать лет спустя, загадка смерти его отца была решена. Ничего подобного Осборн не мог представить себе даже в самые черные минуты своей жизни. До просмотра видеозаписи Салеттла Осборн считал то, что произошло на Юнгфрау, бредом больного воображения. Но теперь он не сомневался, что все это – не сон. Осборну открылась не только причина гибели отца, но и цель путешествия фон Хольдена в тайное ледовое убежище.
В ушах его снова зазвучал голос Салеттла: «Мы вырастили двух молодых людей… чистокровные арийцы, генетически спроектированные… самые совершенные образцы… в возрасте двадцати четырех лет… один из этих юношей будет избран… станет мессией нового Рейха…»
