Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 168
Машины стоят в стройной парковке по периметру лагеря: водовозы, бензовозы, стадо охотничьих джипов; желтые эвакуаторы с подъемными лебедками; фургон мобильной автомастерской; рефрижератор для хранения добычи. Белые спутниковые тарелки ослепляют степь.
Старик-сокольничий с птицей на запястье стоит у входа в лагерь, что-то гаркает в спутниковый телефон, который прижимает к уху через ихрам. Всего два дня было потрачено на то, чтобы поставить и оборудовать лагерь.
Шестьдесят джипов, тяжелое оборудование, палатки, шатры, топливо — все это было доставлено в Ширван из Джидды через аэропорт в Насосном.
Около сотни соколов находятся в лагере. Около двух тысяч дроф-красоток — хубар, выросших в Ширване, предназначены к убиению.
Нет, ни Хашем, ни егеря не растерялись. Растерялся я, который сначала ходил вокруг монтирующегося лагеря, а затем всю ночь прорыдал, и некому было меня утешить, потому что Хашем куда-то пропал.
Вечером с vista point я наблюдал прибытие шейха Фахда собственной персоной (Керри уже был с нами и доложил подробности): кортеж из шести джипов остановился у самого просторного белого шатра, его пологи, вышитые золотым орнаментом, парусили под порывами ветра. Шатер надувал щеки, грудь, приседал, вдруг тужился приподняться, пружинил мускулы. Полотняный дворец окружен был внимательными охранниками; «калашниковы» выглядывали из-под их локтей.
Я смотрел на полыхающие пологи шатра, пытаясь в трепещущем орнаменте распознать смысл цитаты из пророка. Хочу спросить Хашема, но вспоминаю, что он куда-то пропал с отрядом егерей… И вдруг я понял, что ткань, оснащенная речью, напоминает лист с алгебраическими выкладками. Ну да, вот в чем мое замешательство: аль-джебр есть изобретение тирании — сожженный мост от числа к переменной: в уравнение казни подставляется все что угодно, единица или стадо шахских подданных.
Хашем знал от Эверса о готовящемся королевском десанте арабов. До последнего он не верил, мучаясь вопросом: кто донес? Роберт? Кто-то из своих? Позже выясилось: виноват был сам Эверс, поместивший в прошлогодний отчет одним из первых пунктов природоохранных достижений вверенных ему заповедников сообщение об идущей на всех парах реабилитации оседлой популяции хубары.
Пока устанавливался лагерь шейхов, Хашем с помощью кайта увел сколько смог хубары на Северный кордон, где она была загнана в замаскированный вольер, вокруг которого была выставлена оборона из егерей. В ожидании эвакуации хубара в загоне могла продержаться без корма от силы двое суток.
Семьдесят восемь соколов арабских шейхов, охотничья делегация которых была навязана министру экологии президентом, были уничтожены в Ширване в течение одного дня с помощью двенадцати егерей, вооруженных дробовиками, и пяти кормушек со жмыхом, разнесенных по сторонам света.
Дислокация кормушек тут же после отстрела была изменена, но поднявшийся переполох оказался нешуточным, и пришлось сосредоточиться на эвакуации тысячного поголовья хубары. Птицы были скопом погружены в грузовик, который в ту же ночь вместе со мной, Аббасом и Хашемом отбыл в сторону границы с Ираном.
По дороге на Ашур-аде Аббас говорит:
— Самое страшное на здешних дорогах — верблюды; ничто так не страшно, как столкнуться с верблюдом, — ни с другой машиной, ни с коровой. Встреча с верблюдом, — смерть, ибо скелет его таков, что сламывается, складывается в костяной пучок, и острые кости пронзают пассажиров навылет.
— Как иглы ежа. Как Себастьяна стрелы, — отвечает Хашем.
Мысль Хашема состояла в том, что на Иранской территории, где закон не подкупен, арабы не посмеют бесчинствовать, тем более остров Ашур-аде входил в состав заповедных объектов Астарабадского залива: заросший по окоему тростником с треугольником развалин Русской морской станции, охранявшей телеграфную станцию и морские пространства от разбойников-туркмен.
День мы собирались, день добирались. И так — пять ходок, две недели жизни.
Хубару мы грузили под видом турачей, Хашем показал пограничникам выправленный паспорт на две сотни птиц (фирменный бланк с летящим фламинго, адресом, телефонами и круглой печатью, по-русски «Кооператив <Гилян>»), и наш цирковой фургон невредимым пересек границу. К морю съехали на окраинах Торкемана, сняли с крыши лодку, наладили движок. Море было спокойно, легкий ветер становился холоднее. На берег от шоссе сбежала свора собак. Молодые псы облаяли фургон, полный затаившейся птицы, рысцой вытянулись в шеренгу, согласно иерархии в стае. Приземистый кобель с широкой пастью, чуть сплющенной медвежьей башкой, с мордой, усеянной шрамами и кривыми ногами, свесив язык, косился иногда на бегущего сзади огромного, с большой красивой лошадиной головой, выпячивающего грудь пса, посматривающего туда и сюда, — на его шее проглядывала страшная опухшая рана, полная черной сукровицы. Дальше бежали два худосочных годовалых щенка и сука, несшая отвисшее брюхо, полное едва не касавшихся земли черных сосков.
«А случалось, обитатели песков за правым берегом Атрека отступались от чувства преданности царю, вызванного разорами десанта, и тогда чертили шашками частые долгие линии на песке, что означало: „Пусть жены наши изменят нам, но мы не пустим русских без боя“. Однажды сама морская станция на Ашур-аде подверглась штурму. На тридцати двух лодках туркмены пристали в камышах к северному берегу острова и после двухчасовой перестрелки и рубки отступили вместе с тремя ранеными матросами, двумя женщинами и четырьмя детьми, взятыми в полон, оставив трупы трех племенных предводителей; на них потом дети и женщины и были выменяны отправившимся в преследование отрядом. Лодки разбойников были обстреляны из пушек „Мангышлака“, некоторые разбиты в щепы, большинство же все-таки успело скрыться в устье Атрека», — продолжил чтение Хашем, когда собаки отступили. Он читал нам из тетрадки запись Абиха об Ашур-аде.
Хубара выдохнула, забеспокоилась, фургон наполнился утробным курлыканьем. Хашем замочил зерно, растолок в ступе горсть таблеток и велел Аббасу потом тщательно смешать с зерном при кормежке. На закате, разлинованном вставшими над горизонтом слоистыми облаками, мы взяли у рыбаков лодку и отправились на Ашур-аде с разведкой.
Разруха вновь придала воинственности туркменам, они грабили теперь персов-туристов и своих же, но иранских соплеменников, рыбаков: опустошали ставные сети, снимали с лодок моторы, отбирали неводы. Потому остаток пути ввиду близости туркменского берега мы прошли на веслах, от греха сняв с транца мотор, упрятав его под лавки. Нас миновал тихим ходом неопознаваемый проржавленный до дыр баркас, пустая палуба, в выбитых окнах рубки виден дрожащий штурвал, но за ним никого, по стенкам выцветшие фотографии дворцовых фонтанов, пестрые тряпки; над кормой сизой юбкой развевалась пелена выхлопа, над ней лебедка дрожала от напора короткого сельдевого кошеля, волочившегося в развале кильватера серым пунктиром раскрошившихся наполовину поплавков.
Убыстрили ход, но долго не могли причалить, искали чистое место, не заросшее тростником в этой нежилой части острова. Мы потихоньку идем вдоль берега, часто валясь с волны на бок, хлебаем бортом воду. Остров тянется враскачку перед нами. Мохнатые костлявые буйволы валяются в жирном иле, пугаются, завидев нас, приминают с хрустом тростник; глаза их навыкате — стеклянные рыжие яблоки.
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 168
