— Завтра к вечеру, сударыня.
— Государыня, — прошептал врач, — доза была уж очень велика.
Екатерина приложила палец к губам, взглянула на умирающего и тихо произнесла зловещее слово:
XXVI. Госпитальерки
Граф дю Бушаж провел ужасную ночь, он был в бреду, на грани смерти.
Однако, верный своему долгу, он встретил короля у решетки замка, как мы уже говорили. Но после того как Анри почтительно приветствовал своего повелителя, склонился перед королевой-матерью и пожал руку адмиралу, он снова заперся у себя в комнате, чтобы привести в исполнение свое намерение, от которого теперь ничто не могло его отвратить.
Часов в одиннадцать, когда распространилась весть о том, что герцог Анжуйский при смерти, Анри постучался к брату, который ушел к себе отдохнуть с дороги.
— А, это ты?.. — спросил полусонный Жуаез. — В чем дело?
— Я пришел проститься с тобой, брат, — ответил Анри.
— Как так проститься? Ты уезжаешь?
— Да, уезжаю, брат; полагаю, что теперь меня здесь ничто не удерживает.
— Ты ошибаешься, Анри, — возразил главный адмирал. — Я не разрешаю тебе уезжать.
— В таком случае, Анн, я в первый раз в жизни не подчинюсь твоему приказу, ибо ничто уже не заставит меня отказаться от пострижения.
— А разрешение, которое должно прийти из Рима?
— Я буду дожидаться его в монастыре.
— Ну, так ты действительно обезумел! — вскричал Жуаез.
— Напротив, брат мой, я мудрее всех вас, ибо один я знаю, что делаю.
— Анри, ты обещал подождать месяц.
— Невозможно, брат.
— Ну хоть неделю.
— Ни единого часа.
— Видно, ты ужасно страдаешь, бедный мой мальчик.
— Нет, так как ясно вижу, что болезнь моя неизлечима.
— Но, друг мой, не каменное же сердце у этой женщины. Ее можно разжалобить, я сам займусь этим.
— Невозможно, Анн. К тому же я теперь сам отказываюсь от ее любви.
— Но это же просто сумасшествие, черт побери!
— Между мной и этой женщиной не может быть ничего общего! — вскричал Анри, и в голосе его послышался ужас.
— Что это значит? — спросил изумленный Жуаез. — И кто она, эта женщина? Скажи мне, наконец, Анри. Ведь прежде у нас не было секретов друг от друга.
— Брат, — сказал он, — эта женщина не может быть моей, она теперь принадлежит богу.
— Какой вздор, граф! Она тебе солгала.
— Нет, брат, она не солгала. Но не будем больше говорить о ней, отнесемся с уважением к тому, кто посвящает себя богу.
Анн сумел овладеть собой и не показал Анри, как он обрадован этой новостью.
— Это для меня неожиданность, ничего подобного ты до сих пор не говорил, — молвил он.
— Да, ибо она лишь недавно постриглась. Поэтому не удерживай меня больше, брат. Дай мне поблагодарить тебя за доброту, за терпение, за безграничную любовь к несчастному безумцу… и прощай!
Жуаез посмотрел брату в лицо, надеясь тронуть его и заставить переменить решение.
Но Анри остался непоколебим и ответил лишь своей неизменной грустной улыбкой.
Поцеловав брата на прощание, Жуаез пошел к королю, который завтракал в постели в присутствии Шико.
— Здравствуй, здравствуй! — сказал Генрих Жуаезу. — Очень рад тебя видеть, Анн. Я боялся, что ты проваляешься весь день, лентяй. Как здоровье моего брата?
— Увы, государь, этого я не знаю. Я пришел поговорить о своем брате.
— Котором?
— Об Анри.
— Он все еще хочет стать монахом?
— Да, государь.
— Он прав, сын мой.
— Почему, государь?
— Да это самый верный путь в рай.
— Еще вернее тот путь, который избрал твой брат, — заметил королю Шико.
— Разрешит ли мне ваше величество задать один вопрос?
— Хоть двадцать, Жуаез. Я ужасно скучаю в Шато-Тьерри, и твои вопросы меня развлекут.
— Скажите, пожалуйста, государь, кто такие госпитальерки?
— Это небольшая община, весьма замкнутая; она состоит из двадцати дам-канонисс ордена Святого Иосифа.
— Не будет ли нескромным спросить, где находится эта община, государь?
— Конечно, нет. Она находится на улице Шеве-Сен-Ландри, в Сите, за монастырем Пресвятой богоматери.
— Благодарю вас, государь.
— Но почему, черт побери, ты спрашиваешь об этом? Разве твой брат хочет стать не монахом, а монахиней?
— Нет, государь, но я подозреваю, что одна из дам этой общины настроила его на этот лад, и хотел бы поговорить с ней.
— Разрази меня гром, — воскликнул король, — лет семь назад там была очень красивая настоятельница!
— Прошу вас, государь, — сказал Жуаез, — дайте мне письмо к настоятельнице общины и отпуск на два дня.
— Ты покидаешь меня? Оставляешь одного?
— Неблагодарный! — вмешался Шико, пожимая плечами. — А я-то? Ведь я здесь.
— Письмо, государь, прошу вас, — сказал Жуаез.
Король вздохнул, но письмо все же написал.
— Скажи, ведь тебе в Париже нечего делать? — спросил король, вручая Жуаезу письмо.
— Простите, государь, я должен наблюдать за братом.
— Правильно! Поезжай, но поскорее возвращайся.
Жуаез велел подать лошадей и, убедившись, что Анри уже уехал, галопом помчался в Париж, на улицу Шеве-Сен-Ландри.
Мрачный дом, за оградой которого можно было разглядеть макушки деревьев, забранные решеткой окна, узкую дверь с окошечком — вот каков был по внешнему виду монастырь госпитальерок.
Жуаез постучался.
— Будьте добры предупредить госпожу настоятельницу, что герцог Жуаез, главный адмирал Франции, хочет говорить с ней от имени короля.
Появившееся за решеткой лицо монахини покраснело, и решетка снова захлопнулась.
Минут через пять дверь отворилась, и Жуаез вошел в приемную.
Красивая, статная женщина низко склонилась перед ним. Адмирал отдал поклон как человек благочестивый и в то же время светский.