— Она сбежала!
Все всполошились, а некоторых, в том числе и Анжелику, охватило чувство суеверного страха.
Тень Амбруазины, живой или мертвой, продолжала витать над ними. Все так настрадались от ее злых козней, что не могли сразу почувствовать себя в безопасности.
Великаншу Марселину нашли в глубоком шоке. Она полулежала на полу, у очага. Постель, на которую уложили Амбруазину, оказалась пустой, а окно, выходящее в лес, открытым.
— Я хотела разжечь огонь в очаге, — рассказывала акадийка, — и повернулась к ней спиной. Мне и в голову не могло прийти, что она, чуть живая, сможет встать с постели. Ведь все это время она даже пальцем не могла пошевельнуть!.. И вдруг, подкравшись сзади, она с невероятной силой толкнула меня в спину, рассчитывая, наверное, что я упаду в огонь. Но я не упала, я стала с ней бороться. А когда повернулась к ней лицом, то увидела такое! Страшно вспомнить! Волосы на голове у нес встали дыбом и извивались, как змеи. На лице — ссадины и кровоподтеки, глаза горят, как у дьявола, а изо рта торчат — ей-богу, не вру! — два длинных и острых клыка.., как у вампира. У меня прямо сердце оборвалось. Вот в этот-то момент, наверное, я и потеряла сознание и падая, ударилась головой об очаг. А когда пришла в себя, то поняла, что она выпрыгнула в окно. Посмотрите, нет ли у меня укусов от этих клыков!.. Если есть, то мне теперь прямая дорога в ад… О, какое несчастье!
Приготовившись к худшему, она показала свою белую, крепкую шею. Но Виль д'Авре, приведя убедительные научные и теологические доводы, уверил ее, что никаких укусов нет, и, следовательно, ей нечего опасаться последствий нападения этого исчадия ада.
Несмотря ни на что, напряжение достигло предела. Однако Жоффрею де Пейраку вскоре удалось успокоить взбудораженные умы, объяснив, что, действительно, бывают случаи, когда человек, наделенный такой внутренней энергией, какой, безусловно, обладает герцогиня де Модрибур, может в нужный момент обрести нечеловеческую физическую силу, и именно это позволило герцогине встать с постели, выпрыгнуть в окно ж скрыться в лесу. Но лес не даст ей далеко уйти.
По ее следам послано было несколько человек, но они вернулись ни с чем.
Стало совсем темно. Лес казался таинственным и враждебным, а берег, где люди заканчивали захоронение мертвых, еще более мрачным. Ни у кого не хватило духа пойти домой, отдохнуть.
Вдруг Анжелике явилось видение, и она почувствовала, как дрожь пробежала по всему ее телу.
Она увидела.., да, именно увидела…
Казалось, прежде чем окончательно разорваться и освободить Анжелику, узы глухой, беспощадной борьбы, которыми она была накрепко связана с герцогиней, грозным врагом, жаждущим ее гибели, узы эти еще раз напомнили Анжелике о той, в чью тайну она, спасая себя, все-таки сумела проникнуть, я вот теперь она ее «видела».
Анжелика ясно видела, как потерявшая рассудок женщина в атласном, изорванном в клочья платье бежит, ничего не замечая, по дикому черному лесу… За ней, ныряя в густые заросли, катится темный, блестящий шар. Все ближе, ближе, и вот он уже настиг ее. Прыгнув на плечи, он повалил женщину на землю и когтями начал рвать ее на куски. Вспыхнули огнем страшные глаза, и дьявольский оскал обнажил острые клыки. Чудовище!.. Чудовище, о котором вещунья сказала:
«…И тут из чащи выскочило лохматое чудовище, набросилось на дьяволицу и растерзало ее на куски. В тот же миг из темной грозовой тучи явился юный ангел со сверкающим мечом…»
— Где Кантор? — закричала Анжелика.
Она бросилась его искать. Переходя от одной группы людей к другой, она искала высокую, стройную фигуру сына с его белокурой шевелюрой. Если бы ей удалось увидеть его, она тут же спросила бы: «Кантор, где твоя росомаха? Где Вольверина?» Но она не нашла ни Кантора, ни росомахи. Марселина, которая уже успела прийти в себя, заметив тревогу Анжелики, удивилась и спросила ее:
— О чем вы так беспокоитесь? Что может случиться с вашим Кантором? Парень давно уже не младенец. Впрочем, я вас понимаю! Мы, матери, все одинаковые!
Окончательно выбившись из сил, Анжелика опустилась на стоявшую перед домом скамью и плотно закуталась в накидку. Глубокая печаль охватила ее. Наступили минуты последнего ожидания, последних тревог, связанных с трагедией, всю подноготную которой знала только она одна и с которой она теперь расставалась, как расстаются со страной, куда ты попал мимоходом и куда никогда не захочешь вернуться, несмотря на то, что она подарила тебе бесценные сокровища.
Из-за прибрежных скал выплыла луна. На берегу продолжали гореть костры. На водной глади залива танцевали отражения корабельных огней. На стоящих у берега судах царило оживление. Спасшиеся бретонцы мрачно готовились к отплытию, загружали последние бочки с соленой треской.
Из темноты появился граф де Пейрак.
Усевшись рядом с Анжеликой, он обнял ее за плечи и нежно притянул к себе. Ей очень хотелось поговорить с ним о Канторе и о мучившем ее видении, но она промолчала.
Она хотела воспользоваться этими минутами, чтобы окончательно избавиться от пережитого кошмара, прийти в себя после жестокого противоборства.
Ей показалось, что она стала совсем другой, что она приобрела что-то новое, ранее недоступное ей. И это новое, пока еще не поддающееся определению, обогащало и укрепляло ее. Но что ожидало ее в будущем, она плохо себе представляла. Поэтому говорить ни о чем не хотелось. Позже она поймет, насколько она стала снисходительней и терпимей к человеческим слабостям, поймет, что в то же время в ней появились уверенность в себе, ощущение независимости от окружающих, способность свободно мыслить и рассуждать, по-доброму относиться к себе, появилось желание почувствовать вкус к жизни, ту интимную связь с чем-то невидимым, о чем обычно не говорят, но что движет, в основном, человеческими поступками. Такое бесценное богатство, такое неоценимое сокровище оставила в ее душе прокатившаяся через нее злая волна.
Теперь она меньше жила ожиданием, больше ценила зародившиеся в ней чувства доверия, счастья, радости от уверенности в себе и в своих действиях.
Жоффрей целовал ее лоб, гладил волосы.
Они мало говорили в ту, еще полную ожидания, ночь, отделявшую их от неизвестности наступающего дня и давившую тяжестью вчерашней кровавой трагедии.
Граф объяснил ей, почему в прошлом месяце, не остановившись в Голдсборо, он направил свои паруса к заливу Святого Лаврентия.
Пока он находился на реке Святого Иоанна, улаживая дела Фипса и официальных лиц из Квебека, ему доставили с берега послание, извещавшее, что ему могут быть предоставлены сведения чрезвычайной важности, касающиеся «Единорога», герцогини де Модрибур и заговора, готовившегося против него.
Поэтому-то он и поспешил в залив. Сведения эти подкрепляли его собственные, подсказанные интуицией соображения насчет того, что герцогиня и корабль с оранжевым вымпелом, который неотступно шпионил за ними, расставляя всевозможные ловушки, были каким-то образом связаны между собой. Подозрение же закралось в его душу ухе в тот самый день, когда герцогиня во всем своем великолепии высадилась в Голдсборо. Он, как и Анжелика, уловил, правда, несколько отчетливее, чем она, фальшь в сцене, разыгранной прекрасной «благодетельницей». К тому же у него после тщательного осмотра обломков «Единорога» и жертв кораблекрушения сложилось впечатление, что дело тут нечисто. А умалчивания Симона по поводу того, куда он вел свой корабль и где сбился с курса, заставили его всерьез задуматься…
