Верданно сдвинулись: спокойно и ровно.
Прекрасно, пусть начнется танец.
Его невольница все еще не возвращалась. Получается, она была немного права с тем своим узлом: за час все изменилось, но наказание за то, что оттягивает возвращение, ее не минует.
Только – уже после битвы.
* * *
Вот – темнота и тишина. Вот – чувство покоя. Вот – тело, что лежит рядом, и ладонь, вооруженная когтями, гладит ее по лицу. Боли нет. И следа. Есть образы, мелькающие под веками.
* * *
Атака Молний выглядела впечатляюще. Ехали они неудержимой волною железа и стали, флажки трепетали, прекрасные кони были укрыты кожаной бронею. И хотя в первую атаку пошли не более тысячи всадников, дрожь земли долетала до самого лагеря сахрендеев.
На правом фланге верданно легкая конница уже гнала в сторону колесниц, била из луков, поворачивала и снова атаковала, похоже, пытаясь спровоцировать их к нападению. Колесницы защищали бок марширующей колонны, но даже тот, для кого кавалерийская битва была новостью, понимал, что если дать оттянуть себя от главных сил, то в миг они окажутся окружены и перебиты. Пока же их экипажи отвечали ровными залпами и держали позицию. Пыль вставала все выше, но постоянные порывы ветра сгоняли ее с поля боя.
Кеннет стоял на краю лагеря и смотрел. Похоже, командир кочевников отказался от попыток расстрелять неторопливо марширующий четырехугольник. Правда, на флангах неистовствовали конные лучники, но главный удар пришелся на центр. И – ради Морозного Поцелуя Андайи – ведь это было настолько очевидным! Растянутый на несколько сотен ярдов, ровный, словно имперская дорога, фронт состоял лишь из одного ряда щитоносцев. За ними, на расстоянии как минимум сотни шагов, двигалась плотно сбитая масса пеших, едва удерживающая видимость строя. Когда Молнии разорвут первую линию и ударят в толпу, случится величайшая резня, какую видела эта возвышенность.
А Наездники Бури как раз начинали разгоняться для удара.
* * *
Вот – духи, хоть она и не понимает, отчего они ее не покинули. Она ведь сделала все что нужно. Вот – миг тишины. Дрожь почвы и осознание, что это жалоба земли, мучимой тысячами копыт.
Вот – картины.
Эсо’бар и Мер’данар стоят за широким щитом.
Нее’ва держит поводья, легким движением поправляя положение колесницы в строю.
Близнецы – один с повязкой на пол-лица – смотрят на Вторую и глупо щерятся.
Дер’эко дует в свисток, выполняя команды.
Рук’херт глядит через плечо на девушку позади. Девушка – это Ана’ве, всегда такая серьезная и сосредоточенная, стоит рядом с парнем – в кольчуге чуть не по росту. Держит лук, а за поясом у нее – несколько длинных ножей. Панцирь из широких переплетенных ремней бычьей шкуры подходит ей как корове седло, но это – ничего.
Отец едет колесницей за белой кобылой, прямо в лагерь сахрендеев.
Вот – вопрос.
Потому ли вы еще не оставили меня?
Чтобы я смотрела, как они умирают?
Вот – веселость.
Не ее.
Их, духов.
Вот – картина.
Атака конницы достигает щитоносцев.
Щиты кладутся на землю, словно пшеничное поле, прижатое ладонью ветра, а кони, которые уже замедлялись и перед которыми внезапно открылось пустое пространство, проскакивают над ними, ударяя копытами в дерево, и мчатся вперед. Тысяча бронированных всадников против массы пеших.
Вот – удар. Кони в последний миг замедляются, неохотно напирая на плотную толпу, но не останавливаясь полностью. Наконечники копий тонут в груди или – ловко подбитые пехотинцами – пролетают над головами. Копыта пытаются топтать лежащих, конские зубы скалятся в лица. Всадники тянутся за топорами и саблями, ударяют сверху и…
Рык.
Толпа дергается вперед, ведомая одной мыслью, сотни копий, гизарм и рогатин тянутся к кочевникам, клюют их, колют, стягивают с седел. Вот – сабля, что погружается в чью-то грудь и которую невозможно вырвать, потому что ладони раненого смыкаются на запястье с силой кузнечных клещей. Вот – удар мечом, который рубит руку, и обрубок, брызжущий кровью. Вот – удар копьем, удар топором, чьи-то руки стягивают воина с седла, стрела, вылетающая из дальних рядов и пробивающая шею, нож, режущий сухожилия лошадям, молот, разбивающий конскую голову. Вот – тысячи и тысячи рук, несущих смерть. Вот удивление, непонимание: отчего они не бегут? Что в них вселилось? Вот – сигнал к отступлению и конь, который спотыкается и падает на передние ноги. Мужчина оглядывается и видит стену щитов, закрывающих дорогу к бегству. Вот некий безумец с топором, прорубающий себе кровавую тропу между всадниками, мощными ударами отсекающий руки, ноги и конские головы. Вот…
Нет… Не хочу смотреть на это. Не приказывайте смотреть мне на убийства и смерть.
Вот – осознание.
Ты должна.
Кто-то должен рассказать.
Вот – отец, едущий колесницей перед шеренгами бородатых воинов.
Вот – отец, останавливающийся между старшим мужчиной в тяжелой кольчуге, что стоит под алым бунчуком.
Вот – отец на земле.
Отец, стоящий на коленях со склоненной головою.
И тишина в рядах, и единственное слово на анахо’ла, будто силой вырванное из стиснутой груди.
«Простите».
Вот – отец, мчащий галопом в сторону битвы, и армия всадников, что, словно окаменев, стоит за его спиною.
Вот – движение, когда очередные отряды посеребренных сталью конных воинов отрываются от армии кочевников, на этот раз – три, один несется в середине, чтобы раздавить тонкую линию щитоносцев и прийти на помощь попавшим в ловушку товарищам внутри, два остальных поворачивают на фланги, одному навстречу выскакивают колесницы – отчаянная атака тысячи экипажей против как минимум двух тысяч Молний, поддерживаемых лучниками. Колесницы едут свободным строем, в последний момент используют шумелки, волна металлического лязга разрывает воздух, некоторые из лошадей кочевников пугаются и замедляются, строй рвется, и в этот хаос врываются Фургонщики.
Вот – Нее’ва, дико вопящая и натягивающая вожжи.
Вот – люди, соскакивающие с колесниц и посреди битвы создающие панцирные четырехугольники. Вот – арбалеты, бьющие в упор, щиты, вырастающие стеной там, где еще миг назад открывался свободный проход.
Колесницы бросаются в битву, дав время пехоте встать и соединить щиты цепями.
Вот – замешательство и болезненное, словно свежая рана, осознание, что этого – мало.
Вот – вид с другого конца битвы и крюки, забрасываемые на борта. Несмотря на потери, кочевники разворачивают конец и разрывают линию фургонов.
Вот – бронированный клин, летящий в ту дыру, и Ана’ве, раз за разом стреляющая в сторону всадников.
