со мной.
— А что это мы слышали, Николай Николаевич? — крикнул Проглотилин. — Попенков крышу собирается долбить?
— Так мы и до конца квартала не дотянем, рухнет хибара! — завопил пронзительно Аксиомов.
Фучинян, сгруппировавшись, прыгнул в центр круга.
— Здесь Фучинян! — крикнул он. — Все меня знают — я здесь! Я этого дела не допущу. Крыша будет цела! А Стальной Птице крылышки мы пообломаем. Васька, Толик, верно я говорю?
— Попилим на расчески Стальную Птицу! — крикнул Васька. Жильцы загудели.
— Никулу чикулу грам, оус, суо! — в панике закричала Зинаида Попенкова. — Николай Николаевич, что же это получается? Стихийное сумасшедствие?
— Граждане, спокойствие. Граждане, порядок, — увещевал Николаев. — Снятие части крыши не угрожает непосредственной катастрофой. Граждане, надо понять Вениамина Федосеевича, надо войти и в его положение. Граждане, спокойствие. Граждане, давайте договоримся.
Но толпа еще сильнее загудела, возбуждаемая боевым и напористым видом Фучиняна.
— Это все из-за Попенкова! — кричали люди.
— Всю ночь дом сотрясается невероятным образом!
— Выселить его!
— Открыть парадное!
— Надоело!
— Долой Стальную Птицу!
— Граждане, я постараюсь войти с этим вопросом к Вениамин Федосеевичу, — умолял Николаев (никто не узнавал сурового администратора), — постараюсь его уломать. Граждане, я почти обещаю, что крыша будет цела.
Солнце закатилось, сгущались сумерки, но жильцы не расходились, и в глухо гудящей толпе вспыхивали спички, трепетали огоньки зажигалок, мерцали сигареты и глаза, весь темный двор был наполнен тревожным шевелящимся мерцанием. Фучинян, Проглотилин и Аксиомов по пожарной лестнице полезли на крышу. Они решили спасти ее своим бдительным дежурством и готовностью к любому, даже смертельному бою. Младшие Самопаловы, Зураб и Валентин, блокировали черный ход. Ахмед и Аля Цветкова вызвались подежурить в садике. Товарищ Зинолюбов занял наблюдательный пост в квартире Цветковых. Мария Самопалова и Агриппина объявили забастовку и легли спать впервые за восемнадцать лет. Лев Устинович выправил бритву, а Зульфию вооружил ножницами. Словом, все жильцы внесли посильную лепту в коллективный протест против самоуправства Попенкова.
Ночь прошла тревожно, спали урывками, целовались лихорадочно, курили, курили, иные выпивали, иные готовились к эвакуации, никто не знал, что принесет утро.
Фучинян, Проглотилин и Аксиомов сидели на коньке крыши, давили на троих, настроение было приподнятое, вспоминались былые бои на пространстве от Волги до Шпрее. Несколько раз им казалось, что над ними, застилая звезды, с тихим реактивным свистом проносится какое-то темное тело, и они тогда жалели, что не располагают зенитной установкой.
Солнце поднялось быстро, выкарабкалось из городских теснин, повисло над Москвой. Крыша сразу раскалилась.
В восемь часов утра бойцам самообороны показалось, что под ними, на чердаке, кто-то есть. Быстро заняли боевую позицию, сгруппировались. Из слуховых окон вылезли родственники Попенкова — родственник Кока, родственник Гога и родственник Дмитрий. Они были с топорами и пилами-ножовками, с молотками.
— Привет, хлопцы! Загораете? — сказал родственник Дмитрий бойцам самообороны. — А мы с утра пораньше за работу.
— А ну-ка, мальчики, весело с песнями вниз! — скомандовал Фучинян и выдвинулся вперед.
— Посмотри, Митя, — сказал родственник Кока, глянув на мостовую, — высота большая. Если кого случайно толкнуть — в лепешку! Как ты думаешь?
— Кисель будет из человека, — грустно предположил родственник Гога.
— Жидкость, — подвел итог родственник Дмитрий и начал пилить крышу.
— Сейчас проверим, что получится, — сказала самооборона и засучила рукава. Крыша вздулась и хлопнула под их первым тяжелым шагом.
Родственники, бросив свои шуточки, тоже сгруппировались и двинулись навстречу. Татуированные их мускулы надулись таким образом, что, казалось, это движутся не три человека, а сцепление страшных шаров; из кулаков их щелчками выскочили узенькие жала стопорных ножей; оскаленные золотые зубы отсвечивали на солнце; также отсвечивали на солнце перстни, браслеты, брелоки, серьги и кольца. В жгучем свете утреннего солнца на бойцов самообороны двигалась в заграничных жилетах и кованых башмаках яркая жизнерадостная смерть.
— Васька, правого бери! Толик, левого бери! А я Гогу нехорошего возьму! — завопил Фучинян и бросился вперед.
Началась самооборона без оружия. Стопорные аргентинские ножи родственников со свистом рассекали воздух, но попадали в пустоту. Фучинян, Проглотилин и Аксиомов, вспоминая уличные бои, дергали родственников за ноги, били им по носам. Слезы и сопли родственников фонтанами вздымались в голубое небо, но все-таки ножи есть ножи, и пролилась кровь, и оттеснили наших молодцев к краю крыши.
Вдруг в тылу у родственников послышался грохот. По крыше ползли четыре брательника Самопаловы: писатель, художник, мотоциклист и big beat.
— Отступаем! — скомандовал родственник Дмитрий и первым спрыгнул вниз. За ним сиганули с крыши родственник Кока и родственник Гога.,
Бойцы самообороны в ужасе склонились, вообразив себе превращение этих мощных организмов в лепешку, в кисель, в жидкость. Однако родственники приземлились благополучно и бросились наутек в разные стороны.
В 8 часов 30 минут на северной торцовой стороне дома появилась первая трещина. В трещину высунулась Мария Самопалова и закричала на весь Фонарный переулок:
— Ратуйте, люди добрые!
В 8 часов 45 минут у парадного подъезда скопились все жильцы дома № 14, а также сочувствующая публика из соседних домов. Домашние животные: кошки, шпицы, фокстерьеры, доги — прыгали из окон на мостовую. Выпущенные из клеток чижи, канарейки, попугаи многоцветным облачком парили над толпой. Из водосточных труб лилась изумрудная вода аквариумов, а в ней струились вуалехвосты, красноперки, вьюны. Хлопали ставни, скозняки гуляли по опустевшим квартирам, опрокидывая горшки с вечнозеленой флорой. Слышались стенания. Жильцы тосковали по оставленным вещам, по предметам обихода, по дорогим и милым безделушкам.
В толпе метался во вздутом женином халате техник-смотритель.
— Граждане! — кричал он. — Я произвел расчет. Дом еще может продержаться двадцать семь минут. Можно еще что-то спасти! Надо только открыть парадное! Очистить вестибюль!
— Открывай парадное!
— Ломайте двери!
— К чертям собачьим!
— Гарнитур, родненькие, только купили! Семь лет копили, не пили — не ели!
— Ломай!
Двери уже гнулись под напором толпы, а внутри Попенков спокойно завязывал галстук, вкалывал в него бриллиант, полировал ногти, влезал в чугунные сапоги.
— Ты что-нибудь придумаешь, правда? — металась подпрыгивая, как пушбол, Зинаида. — Ты найдешь выход, милый, родной, гений человечества, моя гигантская Стальная Птица? Жужо жирнава жуко журо?
— Ноки мурлоки квакл читазу! — спокойно ответил Попенков. — Ты боишься этой толпы, моя Лорелея? Жалкая толпа, вшивота. Десять минут работы для циклона. Филио дронг чириолан!
И одним махом сорвав все гвозди, он распахнул дверь и предстал перед жильцами.
Наступила тишина. Техник-смотритель, вспомнив вчерашнюю таску, спрятался в толпе.
— Зачем вы собрались? Чего вы хотите? — спросил Попенков, скрестив руки на груди.
— Хотим вышвырнуть тебя вон, Стальная, — ответил перебинтованный и совершенно героический Фучинян.
— Вышвырнуть вон? — усмехнулся Попенков. — А теперь выслушайте мои условия. — Глаза его зажглись далеким тайным и страшным огнем, из горла вырвались звуки, похожие на реактивные
