осиное гнездо сумел свить?
— Не забыли, надеюсь, Павлушку Маврика? — не отводил старик глаз.
— Ты дело говори.
— Он тоже в бегах, а перед этим успел передать Ляпину, будто ухватился за хвост той крысы.
— Ухватился! Вот молодчина! Я всегда верил, что вырастет из него настоящий сыщик! Ну так что? Рассказывай.
— Всё, — сник старик. — Только это и успел передать он Ляпину. Даже имя мерзавца назвать не успел. Едва ноги унёс, его Ляпин прикрыл, затеяв перестрелку.
— Зачем, дурак! Ему же теперь вышак закатят за применение оружия!
— Он в белый свет палил. Пугал.
— Никого не задел?
— Его самого подстрелили легонько.
— Турин! К следователю! — рявкнул охранник из глазка, и заскрипел замок в двери.
— Жив Аркашка-то? — успел спросить Турин.
— А чего ему станется? В лазарете здесь, у Абажурова бока пролёживает.
— Повезло.
— Вот именно…
Но Турин уже не слышал; он шагал на допрос к Громозадову с высоко поднятой головой и даже чуть улыбался. Причин для этого было несколько, и первой, самой главной, что Маврик на свободе, да ещё обнаружил след ненавистного предателя, что жив и здоров Аркаша Ляпин, выручивший Маврика ценой своей жизни, что старик Шик накручивает лист за листом, стараясь накатать о его ребятах книгу, которую, конечно, припрячет для потомства пройдоха Кудлаткин… В общем, легко стало на душе, светлее как-то, и совсем бы было прекрасно, не беспокой мысль о предстоящей встрече со следователем. Начнёт Громозадов опять мурыжить, глупые вопросы подкидывать насчёт сотрудничества да признания, станет выпытывать, где скрываются разбежавшиеся сыскари… Одним словом, заведёт, зануда, душеспасительные беседы на весь день, не забыть бы про просьбу старика Шика да выманить у следователя хотя бы половинку карандаша и бумаги под предлогом жалобы писать, всё польза какая будет от встречи…
IX
Около полудня, как раз в самое любимое время инженера Херувимчика, когда желудок его начинало приятно подташнивать в предвкушении обеда и он, облизываясь, жадно оглядывал на прибранном для трапезы столе приготовленные любимой Эллочкой салаты, разносолы и сладкие разности, гадая, с чего начать, сердито позвонили с проходной завода и предупредили, чтобы был на месте, так как в экстренном порядке прибыла делегация и занятый директор распорядился её принять.
«Небось сам домой укатил», — язвительно подумал инженер и возмутился в трубку:
— Опять новые стапеля[117] какой-нибудь делегации показывать?
— Не знаем.
— Сколько раз объяснять, что это не моя компетенция — устраивать экскурсии для любопытствующих? — вспыхнул Херувимчик. — Опять с бондарного? Ищите мастера Хряшева.
— Ничего не знаем, — последовал такой же злой ответ. — Велено вам, вот и ждите.
— Но это ж не мои обязанности! — весь затрясся Херувимчик.
— Приказано, — оборвали его и трубку бросили.
— Вот так всегда! — всплеснул ручками толстячок, едва не опрокинув стол, вскинулся с кресла. — Впору из кабинета удирать! Лишь время к обеду, подать всем Херувимчика! Как будто на заводе бездельников мало!..
Ярости его не было предела, вероятно, поток ругательств ещё продолжался бы, он едва успел прикрыть стол подвернувшейся газеткой, как распахнулась дверь и с улыбающимися голодными физиономиями в кабинет втиснулись двое впечатляющих верзил, одного из которых инженер легко бы узнал среди тысячи: Тарас Приходько — любимчик и подчиненный Кудлаткина, забегавший к нему как-то раз в обеденный перерыв и по достоинству оценивший кулинарные способности его киски Эллочки. Посланник начальника тюрьмы Приходько бросился его обнимать и тискать как старого, доброго знакомого:
— Василий Карпович! Боялся не застать!.. С порученьицем к вам от Ивана Кузьмича спешил, аки на собственную свадьбу!
— Голубчик, — попытался вывернуться из крепких рук молодца инженер. — Небось снова тюрьму красить? Но у нас, кроме смолы для барж, — ничего.
— Ни в коем разе! Смел бы я ради мелочи беспокоить вас в такой час! — приподняв двумя пальцами край газетки, вдохнул тот аппетитный аромат, пожурил приятеля: — Говорил я тебе, Тихон, не к месту мы с тобой. Люди заняты, а мы от дел отрываем.
— Ничего, ничего. Прошу к столу, — как можно любезнее выдавил из себя инженер, но, окинув фигуру приятеля Тараса, безнадёжно загрустил по фаршированной щучке, блюдо с которой явно ждала незавидная участь, и поинтересовался конкретнее: — «Красный уголок» ремонтировать?
— Опять не в кон, — согрел его горячей улыбкой Тарас.
— Ну, уж теперь и не знаю, — обмяк Херувимчик, обречённо смолк и смахнул газету с блюд. — Приятного аппетита, друзья!
Глаза его будоражила тревога, с кислой улыбкой подавал он приборы визитёрам, — неизвестными оставались намерения беспокойного товарища Кудлаткина, который никогда просто так не отдалял от себя ценного помощника Приходько.
Познакомился с товарищем Кудлаткиным инженер во время митинга на заводе по случаю наводнения, и вместе они восторгались пламенной речью товарища Странникова, тогдашнего ответственного секретаря губкома. Кудлаткин сопровождал бывшего начальника тюрьмы Мансурова и был рад знакомству с инженером, а уж когда сам возглавил грозное место содержания арестантов и любимой своей поговоркой «от сумы да тюрьмы не зарекайся» встречал каждого, дружеские отношения их переросли прямо-таки в братские, только сам Кудлаткин на завод больше не приезжал, посылал с различными поручениями пробивного помощника Приходько.
— Какая ж нужда в этот раз? — подкладывал щучку на тарелку тому и другому Херувимчик, оставив всё-таки себе хвостик. — Не огородить ли исправительное заведение дополнительным забором? Слышал я, большое переполнение наблюдается в его стенах в связи с делом нэпманов. В народе сплетничают — свыше двух сотен арестовано, и конца не видать?..
— Обижаете, Василий Карпович! — захохотал весельчак Приходько, лихо расправившись с фаршированной щучкой и подвигая к себе тарелку с варёными яйцами и помидоркой. — Вот, подчинённый мой Ватрушкин не даст соврать, живут они у нас, как в хоромах. Недавно, специально по заданию Ивана Кузьмич, — он ткнул локтем приятеля, чтобы тот особенно не налегал на закуски, — фотокорреспондентов к ним водили, в газетке олух какой-то прописал, будто тесно и воды не хватает. Одним словом, чёрное пятно бросил на нашу глянцевую сущность. Мы его потеребили потом… по-дружески; осознал, писака, прощения просил, на редактора ссылался, что велел тот покритиковать кого-нибудь, вот он, не подумав, развёл антимонию. Тихон и до редактора гнилого бы добрался…
— Добрался бы, — с трудом прожёвывая огромный кусок пирога, буркнул приятель. — Кудлаткин запретил, разъяснил, что, оказывается, критика и самокритика сейчас пользуются успехом, посоветовал самим находить недостатки в своей работе.
— Да ладно тебе, — ткнул его в бок Тарас, — не волнуйтесь, Василий Карпович, тюрьму расширять пока нужды нет. Арестанты у нас по случаю летней жары воздушные ванны принимают, их по плацу гоняют под присмотром товарища Абажурова и
