Книга Сильные - Генри Лайон Олди

парня? Приехал-то он в тряпье, в рванине… Куо-Куо выбрала тот же самый наряд. Не спрашивайте, как я сумел проследить за беглянкой, оставшись незамеченным. Это долгая и не слишком приятная история. Впрочем, не уверен, что она заметила бы мое присутствие, сиди я позади нее на коне.

А, чуть не забыл: она бросала вызов всем, кто приезжал в Кузню после ее перековки. Лезла на рожон, как с цепи сорвалась…

3. Хара Сурэх

– Ничего, – вдруг сказал Нюргун. – Пусть.

– Что – пусть? – изумился я.

Если по правде, я решил, что рассказ кузнеца Нюргун пропустил мимо ушей. Бледный, с мокрыми от пота волосами, он все это время простоял у дверного косяка, закрыв глаза. Но как он стоял! Я знал его позу еще по тем дням, когда Нюргун превратил мою спальню в общую. Затылок, лопатки, ягодицы – в одну линию, вдоль косяка. Прижаться, застыть, слабо подергиваясь, и лишь изредка… Сперва я подумал, что Нюргун обирает себя, как делают умирающие. Даже если они лежат голышом, люди при смерти одергивают несуществующую одежду, суетливо разглаживают складки, снимают какие-то ниточки и волоски. Дедушка Сэркен, бывая у нас наездами, объяснял: это умирающий ищет место, откуда вылетит воздушная душа. Хочет удержать, схватить, не отпустить… Впрочем, я быстро вспомнил плен в железной горе, и объяснение пришло без спросу, ударило под дых. Так Нюргун стоял у столба, так он рвал волшебную слизь Алып-Чарай, желая свободы. Я только не понимал, почему, обретя свободу, Нюргун превратил позу пленника в позу отдыха, заменяя ей сон. Он что, успокаивал сердце памятью о тщетном стремлении на волю? Неужели плен помогал Нюргуну держать черную дыру в повиновении?!

– Пусть, – объяснил Нюргун. – Пусть дерется.

– Она же убьет тебя!

Нюргун пожал плечами:

– Буду держать. Пока смогу, буду держать.

– Кого? – спросил я. – Кого ты будешь держать?

Он не ответил.

– Куо-Куо? Или, – я указал на дыру, – эту дрянь?

– Ему нельзя драться, – вмешался дядя Сарын. – Даже если он просто будет удерживать твою дочь, Кытай, даже если ему хватит сил… Это конфликт, понимаете?

Мама кивнула. Умсур кивнула. Кивнула тетя Сабия.

– Нет, – сказал я. – Не понимаю.

– Конфликт, – дядя Сарын ударил кулаком в кулак, и я всё понял. – Ему нельзя ни с кем конфликтовать. Драка, состязание, любое соперничество. Ты видишь его сердце, Юрюн? Да?!

Настала моя очередь кивать:

– Вижу.

– Время горит в звездах, дружок. Наше время горит в твоем брате. Что из этого следует? Что?!

– Он – звезда, – пробормотала тетя Сабия. – Свет и жизнь.

– Приблизься, – добавила Умсур, – и сгоришь.

Мама заплакала.

– Ему следует находиться в покое, – дядя Сарын налил себе чашку кисляка, выпил залпом. – Он должен спать. Спать там, спать здесь. Там – лежа на больничной койке, здесь – стоя у оси миров. Время должно гореть в нём медленно, очень медленно. Освободившись, он проснулся, и время полыхнуло костром. Что случается со звездами, если нарушается баланс процессов? В звездном ядре образуется черная дыра…

– Как в Нюргуне? – я подался вперед.

– В черной дыре, дружок, нет хода времени. Всё выгорело, до последней щепочки. Пепелище, угли да зола. Зайди туда – пропадешь. Подойди ближе, чем следует – пропадешь. Возьмут тебя за шкирку, бросят за горизонт…

– Горизонт событий?

Дядя Сарын долго смотрел на меня. В какой-то момент мне даже почудилось, что он сейчас откроет глаза.

– Дружок, – вздохнул он. – Ну ты и дружок! Да, горизонт событий. Откуда знаешь?

– Видел, – объяснил я.

– Где? Когда?!

– Буря хлестнул его молниями. Молнии ушли в дыру… Пустоши, дядя Сарын. Выжженные пустоши и горизонт, из-за которого нет возврата. Говорю же, видел.

– Теперь ты понимаешь, почему ему нельзя вот так? – Сарын-тойон еще раз ударил кулаком в кулак. – Дыра растет, и однажды…

– Она расширится? Станет боотуром?

– Да, боотуром. А значит, выйдет из подчинения. Ты освободил Нюргуна, он освободит её. Вернее, он станет ею – весь, целиком. Хара Сурэх[145], Боотур-дыра! Кому тогда выпадет срок бежать по выжженным пустошам? За горизонт событий?

Мне почудилось, что кроме нас двоих здесь нет никого, даже Нюргуна. Дядя Сарын, ты что, ждешь от меня решения? Одобрения?! Я уже освободил Нюргуна – к добру, к худу ли; я больше не хочу решать!

– Его можно вылечить? – спросил я.

– Да, дружок. Но боюсь, лечение тебе не понравится.

– К нему надо позвать знахаря? Шамана?

– Его надо вернуть в гору, к столбу. Приковать заново и оставить в покое. Мы не можем всегда быть сильными, мальчик мой. От этого мы покрываемся трещинами[146]. Прими мои слова, как горькое лекарство, согласись с ними. И я обещаю тебе…

Я встал. Слабак, я стоял сильным.

– Нет, – сказал я.

– Почему? Ты хоть представляешь…

– Нет, и всё.

Позже я перебрал тысячу доводов, почему нет. Доводы были вескими, убедительными. В них звучали правда, честь, долг, глупость, ответственность и безответственность. Я не стану их вам пересказывать. Мне они и самому не слишком нравятся. Нет, и всё, и хватит об этом.

– Тогда я могу, – дядя Сарын выразительно дернул веками. – Ну, ты знаешь, что я могу. С одной Кыс Нюргун я, пожалуй, справлюсь. А там будет видно…

– Нет, – произнес Нюргун, и я узнал свой голос. – Нет, и всё.

– Почему же?!

– Нельзя, – объяснил Нюргун.

4. Поле для праздников

Сопки тонули в тумане. Лишь острые макушки торчали из мути, зыбкой смеси молока и грязи, напоминая шлемы боотуров, сотни лет назад увязших в трясине. Шлемы проржавели, заросли́ мхом и травой, но все еще пугали рассвет. Жалкий трус, он медлил, прятался за горным хребтом. То ли мы поднялись слишком рано, то ли время, горящее в груди Нюргуна, шутило свои несмешные шутки.

Снаружи нас встретили запахи травы, давленой копытами, и свежего навоза. Я поскользнулся на влажном конском яблоке и едва не упал. Долина Сайдылык[147] выглядела чистым разорением, как после набега орды адьяраев. В некотором смысле, так оно и было, а то, что вместе с адьяраями сюда набежали и солнечные айыы, картину не улучшало. Нашествие аукнулось долине грудами мусора, золой бесчисленных кострищ, уймой навоза, над которым уже вились и жужжали мухи. Истоптанная, исковерканная земля, останки временных жилищ, обрывки шкур, порушенные урасы, обгорелый остов юрты…

К счастью, хозяйства местных улусников, видневшиеся поодаль, не постигла участь лагеря буйных женихов. Всё, по большому счету, уцелело. Разве что скотины поубавилось: поди прокорми такую ораву! Хрипло залаял пес – и поперхнулся, умолк, словно устыдившись: чего это я? На лай из юрты выбрался хозяин – без штанов, в рубахе ниже колен – мазнул по окрестностям хмурым взглядом. Сколько