– Да, я понимаю, – сказала я. – Однако Резник предъявил мне некий ультиматум. Если я не отдам тетрадь ему, он займется людьми, которые мне дороги. Но так уж получилось, – я достала из сумки испорченную водой тетрадь и протянула ее Отрере, – что теперь это никакой не словарь вашего языка. В нем осталось лишь послание – «Суомуссалми Вабу Руси», а поскольку Резник и так уже знает, что мы здесь, то нет никакого смысла скрывать это от него. Однако, как видите, тетрадь стала абсолютно бесполезной, так что он может разозлиться на меня вне зависимости от того, отдам я ему бывший словарь или нет.
Отрера, нахмурившись, пролистала тетрадь.
– Весьма тревожная новость. Я не знала о его ультиматуме и о том, что ему известно, где ты находишься. – Она посмотрела на нас с Ником. – Но почему вы в этом уверены?
– Потому что сегодня за нами ехали две машины, – ответил Ник. – Мы сумели от них оторваться, но они по-прежнему где-то там, в лесу, ищут нас.
– Понятно… – Отрера отдала тетрадь Катерине. – Это все меняет. Мне очень жаль. У нас нет времени на ужин.
Столовая располагалась в задней части здания и в противоположность гостиной и пустынной библиотеке оказалась теплой и шумной. Ее главной достопримечательностью был стол, длинный, как в столовых Оксфорда, и за ним могли усесться по меньшей мере пятьдесят человек, на длинных деревянных скамьях по обе его стороны. В дальнем конце стола стояло похожее на трон кресло с резной деревянной спинкой.
– Обычно в этом доме полно людей, – пояснила Отрера, закрывая за нами дверь. – Но из-за двух чрезвычайных происшествий на русской стороне и задержке рейсов в аэропорту Орландо сегодня здесь всего несколько человек. Это наши стажеры.
Шагая впереди нас по комнате, Отрера показала на цепочку молодых женщин, несших исходящие паром блюда и охапки дров из соседней кухни.
– Каждый год мы спасаем тысячи девочек и женщин, и некоторые из них решают остаться с нами. В настоящий момент у нас четыреста стажерок по всему миру, они разделены на группы. – Отрера показала на долговязую женщину в джинсовом комбинезоне и горделиво кивнула. – Это Лилли. Ее похитили из одного приюта в Эстонии, когда ей было семь лет, и продали в сексуальное рабство. Но мы ее спасли, точно так же, как и многих других. Надеюсь, вы ее простите. – Отрера многозначительно оглянулась через плечо на Ника. – Лилли сильна, но намерения у нее всегда хорошие. Она сейчас готовится стать нашей следующей царицей, и именно поэтому мы время от времени отправляем ее с разными заданиями за пределы нашего региона. – Похоже сообразив, что сказала больше, чем следовало, Отрера нахмурилась и добавила: – Царица – это наш самый открытый оперативник, который подвергается самому большому риску. Первая на поле действия, последняя в убежище. Если бы все народы избирали своих лидеров по такому же принципу, я уверена, в мире случалось бы куда меньше войн. Посмотрите на Лилли. – Отрера снова кивнула в сторону молодой женщины. – Мы не учим ее прятаться в бункере с воздушным кондиционером, а войска отправлять в бой нажатием кнопки. Она никогда не объявит войну лишь для того, чтобы мы не заметили какую-то ее ошибку. И не пошлет своих сестер в бой с недостаточным вооружением, потому что, если дело обернется плохо, она погибнет первой.
Несколько озадаченная таким долгим и пылким введением, я повнимательнее присмотрелась к Лилли. Она повязала на голову красную бандану, из-под которой свисали две длинные светлые косы. Но только когда она бросила на меня осторожный взгляд через комнату, я внезапно ее узнала.
– Это же она! – прошептала я Нику. – Та самая мышь, которая заманивала меня в Стамбуле! И воровка на роликовых коньках из Нафплиона!
– Питана! Пентесилея! – быстро пройдя вперед, Отрера подошла к четырем женщинам, стоявшим у дальнего конца стола и о чем-то говорившим над чашей с орехами. – Нам необходимо действовать. Резник уже близко.
Женщины повернулись к нам, подозрительно прищурившись. Они были не выше меня ростом, но что-то в их сложении и манере держаться выдавало необычайную внутреннюю силу. На одной были сапоги до колен и такого же цвета замшевая куртка. Бледный шрам, пересекавший ее левую бровь, резко выделялся на загорелом лице. Другая была одета во все черное, ее подтянутое тело плотно облегали кожаные брюки и свитер с высоким воротом. Контраст между ее молодым телом и четкими полосками седины на висках ошеломлял; конечно же, она с легкостью могла покрасить волосы и выглядеть женщиной моего возраста, но, видимо, все искусственное было чуждо амазонкам.
Все четыре держались с уверенностью женщин, находящихся в великолепной физической форме, и их вид наполнил меня эмоциями, каких я не испытывала с тех пор, когда мы с бабулей путешествовали по миру амазонок с помощью затейливых рисунков и леденящих душу сказок. Те эмоции теперь были настолько сплетены с реальными детскими воспоминаниями, что я почти помнила запахи и звуки золотого мира цокающих копыт и мчащихся колесниц…
Не тратя времени на то, чтобы представить нас друг другу, Отрера быстро обрисовала ситуацию и завершила свою речь так:
– Мы предполагаем, что это Резник, но доказательств у нас нет.
Женщины переглянулись между собой. Они явно не обрадовались новостям, но в их молчании крылось что-то еще. По их глазам я видела, что они разгневаны, и не только на нас, но и на Отреру. Я поняла: они не желали нашего появления здесь; по всей вероятности, они выступали против нашего приглашения, и теперь реальность доказала их правоту.
– Я удивлен тем, что вы не знали, что Резник был рядом, – сказал Ник, ничуть не огорошенный холодным приемом. – Вы же за нами следили весь день. – Он посмотрел на женщин по очереди. – Кто гонял на том мотоцикле? Разве он не привлекает чересчур много внимания к себе зимой?
Его нахальная манера держаться привела к тому, что амазонки рассердились еще сильнее. Наконец женщина в черном свитере сказала с сильным славянским акцентом:
– Финские мужчины не боятся сильных женщин. Только слабакам хочется, чтобы женщина была слабой. А как насчет тебя? – Ее темные глаза осмотрели тело Ника, задержавшись на каждой группе мышц. – Ты боишься женщин, которые могут надрать тебе задницу?
– Я бы предпочел, чтобы ты надирала ее кому-нибудь другому, – ответил Ник. – Разве вокруг нет людей, которые действительно этого заслужили?
Он внимательно посмотрел на меня, как бы говоря: «Пожалуй, лучше не раздражать этих дам еще сильнее».
– Ты можешь нас считать бандитками, – сказала женщина со шрамом; она говорила с вызовом, а в ее речи звучал певучий шведский акцент. – Но на самом деле мы и есть закон. Не тот жалкий, противоречивый, бессильный закон, что устроился в толстых томах на полках из фальшивого красного дерева, а тот закон, что живет в человеческом сердце. Тот закон, который говорит, что плохой человек должен быть наказан. Закон, который говорит, что власть не всегда права и что убийцы и насильники не могут ходить на свободе.
– Кстати, есть и такие полицейские, – вмешалась женщина в черном, – которые буквально молятся о том, чтобы мы нашли этих уродов до того, как их найдут они. – Ее глаза сощурились. – Мы-то не освободим их под залог. И нас не остановит прожорливая бюрократия.
