Он очень удивился, когда узнал, что к нему пришла Марго.
— А я видел твою рекламу! — восторженно воскликнул он и протянул Марго новенький глянец. — О! Смотри! Помпиду! Журналисты, фуршет на сто тысяч баксов! Выпиши лессэ-рассэ!
— Я не пойду туда!
— Не пойдешь?! — вытаращил глаза Бретон.
— Я поссорилась с Люсьеном.
— Тебе не понравилось у Люсьена? Тебе не понравилось у Люсьена? О-о! Это круто. Многие девушки мечтали бы оказаться на твоем месте!
— А я нет! — сообщила Марго и, закрыв за собой дверь вошла в комнату.
— Ты какая-то агрессивная, — заметил Андрэ. — Попрошу учесть, я тебя предупреждал! Сидела бы в «Големе» и…
— Не трынди! — невежливо оборвала его Марго. — Кто из вас врет? Вот, что мне важно узнать.
Чтобы не было неожиданностей, она вытащила пушку и взвела курок.
— У! Какие мы важные! — сказал Андрэ и полез в карман.
— Руки! — остановила его Марго очень мягко. — Положи на стол. И говори, сколько вас, уродов?
— Это не я, Марго, — вздознул Андрэ. — Но я могу тебя познакомить с человеком, который тебе нужен. Хотя у меня есть свое мнение на этот счет, но если ты настаиваешь, то я… хочешь, я позвоню прямо сейчас? Но вообще-то, пока ты не разделаешься с Люсьеном, все останется по-старому. Ты же понимаешь, что он кого-нибудь купит все равно! Марго! Он хорошо платит! Может быть, ты забьешь?
— Нет! Звони своему уроду. А потом дашь трубку мне.
Марго сняла радиотелефон и подала репортеру.
— Ну! — Андрэ набрал несколько кнопок и прижал мобилу к уху.
— Привет! У меня к тебе дело. Дело на поллимона.
Андрэ что-то ответили, и он нажал отбой.
— Все! Он ждет нас в «Эдеме». Да убери ты свою игрушку! — недовольно ухмыльнулся Андрэ. — я сегодня столько «Аненэрбе» сожрал, что даже если на меня сбросить атомную бомбу, что-нибудь случится, и она пролетит мимо. Я просто… Просто мне посрать на ваши разборки. Ты гхотела в «Голем», я тебя устроил, но тебе, видите ли… не понравилось! Ну ладно! Хотя могла бы и откатить. Нет мне, конечно, там дают процент. Но вообще-то, я расчитывал с получки на проставу. Но ты захотела к Люсьену. Пожалуйста! Я тебя свел с Люсьеном и получил свои честные! А теперь ты хочешь Вампира? О чем базар! Он нас ждет!
— Идем, — сказала Марго и спрятала пушку в карман.
Через минуту они уже неслись к «Эдему» в БМВ.
— Чертов ураган! Когда он кончится! — выругался Андрэ Бретон и врубил радио.
— Когда я вас всех перемочу, тогда и кончится, — усмехнулась Марго и подумала, что Люсьен, похоже занялся чем-то более важным. Ну и слава богу!
Диктор по радио взахлеб сообщал количество потерь уже нанесенных ураганом. Он обещал, что ветер достигнет двухсот километров в час и рекомендовал парижанам закрыть окна и двери и сидеть дома, не высовывая носа.
Открытки Бамбука
— И что, мы поедем в такую бурю? — спросила Катька, заходя к Репеичу. — Там же никого не будет!
— Во-первых Катериня, приясядь, а во-вторых, у нас контракт, и платят нам за то, что мы есть, а не за что-то другое.
— Логично.
— А теперь марш одеваться!
— Да я уж одета.
— Тогда в автобус. Вс связи с погодными условиями выезжаем на час раньше. И постучи всем. Музыкантам, Эдику. Давай.
Они выехали. Добирались, действительно, дого. Объезжали заваленные порушенными деревьями улицы, разбитые витрины. Куски черепицы летели наискось через дорогу, будто куски фанеры.
— Гля! — покачал головой Обор. — Только сейчас понял, что такое «как фанера над Парижем»! Круто! Как в кино!
— Сядь, Гена! — крикнул ему Гочподи, впервые назвав Обора по имени.
— Дя сяду я. Сяду! Гля! Че орать-то! Я что ли эту байду закрутил!
— Заткнись, мудила! — ласково посоветовал ему Плесень.
Добрались с горем пополам.
Почти все уже были готовы к выходу. Танцоры уже периминались с ноги на ногу перед зеркалом. Митяй раздраженно перебирал коробочки в своем заветном ящике. Оборотень настраивал гитару. Плесень тупо выстукивал по голени нервный ритм. Катька завязывала шнурки на ботинках. Эдик деловито поправлял космическую прическу, а Гочподи нервно поглядывал на часы — Бамбука все не было.
— А может он погиб! — предположил Оборотень и дернул аккорд «Ля минор». — Обещали ураган до сто семидесяти «кэмэче»! Мне консьерж сказал, что тут деревья валит пачками, если ветер подует. Может, его придавило?
— Заткнись, гочподи! — ругнулся Репеич. — Ты, меня, Гена доведешь сегодня!
— Хорошо! — согласился Оборотень и опять дернул струны.
— Ненавижу «ля минор», — сообщила раздраженно Катька. — Самая слезоточивая тональность. Дерьмо совковое!
— Может тебе квинточку уменьшонную подать? — съязвил Оборотень и бренькнул по струнам.
— Бя-я!
— Уроды вы все! — Митяй сморщил лицо. — Все вас тянет то в сопли, то в говняный надрыв. В «ми мажоре» надо все писать. Или в «фа».
— Вообще-то! — задумчиво бросила Катька. — И «ля мажор» ничего. Ля мажор, ля минор. Разницы-то! Полтона! Но какая пропасть?
— Ты о чем? — лениво спросил Митяй.
— Ну как о чем? В Европе ни одной песни в «ля миноре» не найдешь, оттого у них тут и жизнь — зашибись. И рожи у всех счастливые, ну… жизнерадостные хотя бы. А разница всего-то полтона!
— Стрельцова! Гочподи! — Репеич поморщился. — Нашла, гочподи, время философии разводить! И вообще! Ты не очень много думаешь для бэк-вокалистки?
— А что такого я сказала?
Тут открылась дверь, и явился взмыленный Бамбук Помимо своей обычной сумки он волок еще красивый полиэтиленовый пакет. Бросив пакет на столик, солист торопливо переоделся и кинулся в кресло к Митяю.
Оборотень медленно поднялся и, взвалив гитару на плечо, поплелся к выходу. По пути он шлепнул по плечу Плесеня.
— Пошли!
И Плесень чуть не свалился. Чуть не сел задом на сверток Бамбука. Пакет упал вверх ногами, из него высыпался плоский прямоугольный сверток упаковочной бумаги с розочками. Внутри было чтото еще более плоское и жесткое (возможно картонка или пластик), во всяком случае, уголок упаковки порвался.
Бамбук встрепенулся и хотел вскочить, но Плесень, отогнув уголок свертка и заглянув туда, уже успокаивал красавчика:
— Да ладно ты! Ни хья не случилось с твоими открытками! Вот все! Кладу обратно!
— Отвалил бы ты от этого пакета! — выругался солист.
— Да все уже! Отвалил!
Катька про себя ухмыльнулась — и у этого картинки. Только покрупнее. Далось им всем это художество! Одни жрут, другой в конверте посылает, третий где-то в галерее прикупил. Она взглянула на Эда, но тот и ухом не повел. Хотя ему-то было, конечно, интереснее всех.
