Днем Фелисити и Энн приходят навестить меня. Их любопытство перевешивает гнев. Фелисити достает из кармана горсть ирисок.
— Вот, бери. Я подумала, тебе это пригодится.
Я равнодушно разрешаю им сесть на край кровати.
— Вы ночью ходили в сферы?
Глаза Энн округляются. Просто удивительно, как она может быть такой хорошей актрисой и такой никудышной лгуньей.
— Да, — кивает Фелисити, и я благодарна ей за честность. — Мы танцевали, и Энн пела, и нам было так весело, что я бы ничуть не расстроилась, если бы мы вообще не вернулись обратно. Там просто как в раю!
— Но нельзя жить в раю вечно, — говорю я.
Фелисити снова прячет ириски в карман.
— Ты не можешь запретить нам бывать в сферах, — говорит она, вставая.
— Все изменилось. Цирцея завладела кинжалом, — говорю я и рассказываю им все, что запомнила из событий прошедшей ночи. — Я больше не смогу удерживать магию. Нам необходимо заключить союз и отправиться за Цирцеей.
Лицо Фелисити затуманивается.
— Ты обещала, что не отдашь магию до нашего светского дебюта. Ты обещала помочь мне!
— Ты можешь справиться и сама, у тебя осталось достаточно магии…
— А если не смогу? Я окажусь в ловушке! Прошу тебя, Джемма! — умоляет Фелисити.
— Мне очень жаль, — отвечаю я, тяжело сглатывая. — Тут ничего не поделаешь.
Вспышка Фелисити угасает, и я обнаруживаю, что ее спокойствие пугает меня куда сильнее, чем гнев.
— Ты в любом случае не одна владеешь теперь магией, Джемма, — напоминает она. — У Пиппы тоже есть сила, и она растет. И если ты не хочешь мне помочь, то она поможет, я знаю.
— Фелисити… — хрипло произношу я.
Но она не желает слушать. Она уже за дверью, и Энн спешит за ней.
День выдается неожиданно холодным, будто зима в последний раз протягивает руку к природе, перед тем как землей завладеет лето. Приезжает инспектор Кент, чтобы выяснить причину смерти Итала. Его люди прочесывают весь лес в поисках свидетельств преступления, но ничего не находят. Фантомы не оставляют следов. Мистера Миллера извлекают из паба и подвергают допросу, хотя он и твердит о своей невиновности, настаивая на том, что во всем виноваты призраки, блуждающие в лесу за школой Спенс.
Картик оставил призыв — красный лоскут — на ветке ивы под моим окном, вместе с запиской: «Встретимся в церкви».
Я проскальзываю в пустую церковь и внимательно смотрю на ангела с головой горгоны.
— Я больше тебя не боюсь. Я понимаю, что ты хотел мне помочь, защитить меня.
Мне отвечает низкий голос:
— Иди вперед и побеждай.
Я подпрыгиваю. Из-за кафедры появляется Картик.
— Извини, — говорит он с глуповатой улыбкой. — Я не хотел тебя пугать.
Он выглядит так, словно не спал несколько суток. Мы с ним сейчас под стать друг другу — лица вытянулись, глаза провалились. Картик проводит пальцами по спинке скамьи.
— Ты помнишь, как я в первый раз напугал тебя здесь?
— Конечно, помню. И ты потребовал, чтобы я закрыла свой ум перед видениями. Мне следовало тебя послушаться. Я не гожусь для всех этих дел.
Он прислоняется к краю скамьи, сложив на груди руки.
— Нет, это не так.
— Ты просто не знаешь, что я натворила, иначе бы так не говорил.
— Так почему бы не рассказать мне все?
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем слова пробираются через мои раны. Но они все же выходят наружу, и я не щажу себя. Я рассказываю Картику все, и он внимательно слушает. Я боюсь, что он возненавидит меня в итоге, но когда я умолкаю, он лишь кивает.
— Скажи что-нибудь, — шепчу я. — Пожалуйста…
— Предостережение касалось рождения мая, — говорит он задумчиво. — Теперь, полагаю, мы знаем, что оно означало. Мы пойдем за ней.
Я улыбаюсь, потому что поняла: он слушал очень внимательно.
— Да, но если я так уж увязла в этой магии, то, боюсь, я слишком крепко соединена с Цирцеей, с Зимними землями. Потому-то я и свихнулась прошлой ночью.
— Тем больше причин остановить ее, — говорит Картик. — Может быть, она еще не привязала силу Евгении к дереву. Мы можем еще спасти сферы.
— Мы?
— Я не сбегу снова. Это не для меня. Не моя судьба.
Он берет меня за подбородок и заставляет поднять голову, и я сама целую его, первая.
— Я думала, ты перестал верить в судьбу, — напоминаю я.
— Но я не перестал верить в тебя.
Я невольно улыбаюсь. Как мне нужна его вера!
— Ты не думаешь…
— Что? — бормочет он, уткнувшись лицом в мои волосы.
У него такие теплые губы…
— Как ты думаешь, если бы мы остались в сферах, мы могли бы быть вместе?
— Нам предстоит жить в этом мире, Джемма, к добру это или к худу. Так что бери от него, что сможешь.
И я притягиваю его к себе.
После нескольких недель лихорадочной подготовки к костюмированному балу школа Спенс похожа на шар, из которого выпустили весь воздух. Разобраны декорации. Костюмы упакованы в папиросную бумагу, пересыпаны камфорой, хотя некоторые из младших девочек никак не хотят с ними расставаться. Они желают как можно дольше быть принцессами и феями.
Но другие ученицы уже обсуждают следующий праздник, терзая мадемуазель Лефарж расспросами о предстоящем венчании.
— Вы наденете бриллианты? — спрашивает Элизабет.
Мадемуазель Лефарж розовеет.
— Ох, боже… нет! Они слишком дорогие. Хотя мне подарили прекраснейшее жемчужное ожерелье, чтобы я надела его на свадьбу.
— А где вы проведете медовый месяц? — интересуется Марта. — В Италии? Или в Испании?
— Мы планируем совершить скромную поездку в Брайтон, — отвечает мадемуазель Лефарж, и девушки глубоко разочарованы.
Моего плеча касается Бригид.
— Вас зовет миссис Найтуинг, мисс, — с сочувствием говорит она, и я боюсь спросить, чем вызвана ее особая доброта.
— Да, спасибо, — отвечаю я.
Я иду следом за Бригид к обитой плотной тканью двери строгого, степенного убежища нашей директрисы. Единственное яркое пятно в нем — букет диких цветов в стоящей на углу стола вазе; они бесцеремонно роняют лепестки.
Миссис Найтуинг указывает мне на стул.
— Как вы сегодня себя чувствуете, мисс Дойл?
— Гораздо лучше, — отвечаю я.
Она перекладывает нож для разрезания бумаги, переставляет чернильницу — и у меня начинает быстрее биться сердце.
