ответы.
Сбежал.
Теперь он лежит… (Фриний, спящий в Лабиринте, отчетливо видит худой, хрупкий силуэт, неожиданно беззащитный, но — не жалкий, нет, не жалкий!), лежит лицом вниз. Однако Фриний почему-то уверен, что странный бродячий проповедник улыбается, будто рад наконец-то обретенному покою.
Даже так, в спину ему, долго смотреть невозможно, и чародей растерянно скользит взглядом по беспорядку в покоях отца-настоятеля — кровь везде: на полу, на стенах, на столе… в черной, загустевающей луже плавают священные статуэтки зверобогов, лежит металлическая кружка. Голова вдруг взрывается кислой, перебродившей болью: «Не надо меня делить!»
Цветные полосы, холодные слезы на щеках, повсюду, «раз-гиль-дяй!», «я сделаю так, что он вспомнит в нужный момент, поверьте, брат Гланнах», голый лягушонок, уже было, ты уже приходил сюда, и ты снова пришел, но лихорадка, от которой ты бежал, ей нет границ, она везде, она — мир, который расколот, рассечен на куски, ты сам сделал это, чтобы спасти (мир — от них, себя — от себя), только ты не спасешься, мир не спасется, никто не спасется!..
И холодный (как слезы!) голос, который спрашивает с едва заметным шипением: «Ты знаешь, каково это — быть фистамьенном, голый лягушонок? А?»
* * *
— Смутный мертв, — повторил врачеватель. — Вот уже полгода, как мертв. Но это ничего не меняет. Или, полагаете, я сам оставил то сообщение в «Рыцаре»?
— Вы могли это сделать, — согласился Гвоздь. И, покачав головой, добавил: — Могли, но не делали. А теперь, я так понимаю, повстречали человека, оставившего то сообщение. Он же рассказал вам и о смерти Смутного. И, думаю, научил, что делать дальше, верно?
— Всё запутано, — пробормотал господин Туллэк. — Всё так запутано. Да, мне повезло, я нашел нужного человека. Сейчас он не может предстать перед вами и самостоятельно рассказать о том, что происходит; это за него сделаю я.
Гвоздь покачал головой:
— Не уверен, что хочу знать больше, чем уже знаю. Мы ведь с вами еще в Сьемте выяснили: сны странные мне не снятся, Узел тот мог упасть из-за чего угодно…
— Тот — мог! — с видом победителя воскликнул господин Туллэк. — А скажите, любезный, пока мы находились здесь, у озера, часто у вас болела голова?
— Постоянно…
— Вот!
— …по утрам, с похмелья. И что?
— Постойте-ка, — вмешался Шкиратль, — я не очень понимаю…
— Да, мэтр, объясните наконец маркизу-младшему, с какой целью совершалось это паломничество. А заодно признайтесь: может, вы и его намерены объявить Носителем?
— Вот даже как? — Похоже, Шкиратль и сам кое-что знал о предмете споров. — Да, господин Никкэльр рассказывал, что за Хребтом вы, граф Н'Адер и еще несколько человек увлекались разными смутными идеями; впрочем, он тогда мало ими интересовался и упоминал об этом только ради забавы, как курьезный эпизод.
— А какого мнения придерживаетесь вы сами, молодой человек?
— Я предпочел бы сперва услышать более подробно то, на что намекал господин жонглер.
Дверь в комнату с эффектным грохотом распахнулась.
— И я тоже, господин Туллэк! — заявила с порога графинька — само воплощение попранной справедливости вкупе с неудержимой яростью.
В общем, Гвоздь не завидовал сейчас врачевателю.
Но и не сочувствовал.
Он сел в дальний уголок, налил себе из кувшина кислющего вина и приготовился слушать объяснения господина Туллэка.
* * *
Легкой паутинкой касается щеки змеиный язычок. Сама змея — вот она, свернулась у твоего лица тугими черными кольцами.
«Ты знаешь, каково это быть фистамьенном, голый лягушонок?» — спрашивает.
Она-то точно знает.
Она — фистамьенн.
— Чего ты хочешь? — Так зверобогов не спрашивают: лежа па боку, едва ворочая языком да еще и без должной почтительности. Но Фринию всё равно. Если то, что произошло в монастыре, было сделано по воле Сатьякала, если ни один не должен выжить… то он и не выживет, можно даже не тянуться рукой за посохом.
Но Фриний тянется.
И повторяет:
— Чего ты хочешь?
«А чего хочешь ты? — голос звучит прямо в голове, где-то ближе к затылку, и больно отдается в барабанных перепонках, бьет по ним изнутри. — Чего хочешь ты?»
Это не насмешка, вопрос вполне серьезный — и ответа змея ждет такого же. Язычок продолжает плясать в смертельной близи от лица: захочет ужалить — достаточно будет одного броска и укуса. Фриний неплохо разбирается в змеях, и этот вид, тайяга, — из самых опасных.
«Чего же я хочу?»
Того, разумеется, за чем ехал сюда: ответов на вопросы. И еще — понимает он вдруг, удивляясь невесть откуда пришедшей ярости, — еще отомстить за смерть Тойры, Птича, Жорэма, отца Ог'Тарнека.
«Хорошо, — звучит в голове бесстрастный голос. Глаза от него начинают слезиться, всё время хочется чихнуть. Какой уж там посох! — Хорошо. Ты отомстишь. И получишь ответы на вопросы. А взамен ты сделаешь вот что…»
Фриний слушает — и понимает, что выбора, по сути, у него и нет. Отказаться от сделки с Сатьякалом — это намного страшнее, чем просто смерть.
К тому же условия, которые вшептывает ему в голову змея-фистамьенн, вполне приемлемы, в чем-то они даже совпадают с целями Фрииия.
Но прежде месть! Змея поможет ему отыскать убийц, они уверены, что ушли далеко, что в безопасности. Чтобы догнать их, у Фриния уйдет примерно две недели, а потом он еще долго будет ходить вокруг да около угнездившихся на постоялом дворе душегубов и время от времени подбрасывать им причины для беспокойства: насылать тревожные сны, подливать в умывальник кровь, подкладывать под подушки мертвых птиц.
Трюньильцы — а убийцы были родом именно оттуда — постепенно сходили с ума от переживаний. А Фриний, войдя во вкус, понимал теперь, почему сытый кот не торопится съесть мышь, но играет с нею.
Он обстоятельно выбирал способ, которым умертвит душегубов, а заодно тянул время. Решал, как быть с поручением, переданным змеёй-фистамьенном, и пытался вызнать, чего ждут в Гнук-Шунеке трюньильцы.
Оказалось — дальнейших указаний от своего неведомого повелителя. Один в этой компании был колдуном, но довольно посредственным, Фриния он учуять не мог, тем более предпринять что-либо против него. Когда чародей убедился, что завтра трюньильцы покинут городишко, он принялся действовать.
Спали они по пять человек в двух комнатах; пробравшись в первую, чародей обездвижил всех и первым делом допросил колдуна. Но тот, едва Фриний начал «снимать» с него «броню», умер от разрыва сердца. С остальными четырьмя случилось то же самое.
Их собратьев из другой комнаты Фриний пощадил и дал шанс: расскажете сами — отпущу. Но, видимо, участь, которая грозила им в таком случае, пугала душегубов сильнее, чем вполне реальная смерть здесь
