участники турнира — те, кто покинул ристалище без единой царапины или отделался лёгким ранением, кто получил выкуп либо распрощался с кругленькой суммой. Компанию им составляли эсквайры и личные свиты. Истинных героев сражения среди присутствующих не наблюдалось.
Люди потеснились, освобождая на скамьях места для вновь прибывших. Рэн поднялся на возвышение и расположился за отдельным столом.
Трубадуры распевали песни. Музыканты исполняли зажигательные мелодии. Дворяне провозглашали тосты за здоровье королевы, принца и принцессы. Отмахиваясь от дыма факелов, рвали зубами мясо, обильно запивали элем и вином, не переставая при этом хохотать во всё горло и тискать девок.
Особенно шумно вели себя вольные рыцари. Сегодня они трапезничали за счёт казны, а завтра пойдут в трактиры сорить деньгами. Крепко сбитые парни из обнищавших дворянских семей жили по принципу: «Легко нажито, легко прожито», веселились так же безудержно, как и сражались. Их идеалом был вольный человек: вольный не только убивать в бою, но и проматывать приобретённое. В этом заключалась их истинная свобода.
Рэн нашёл взглядом сэра Зирту. Взлохмаченный, раскрасневшийся, он присосался к груди шлюхи как пиявка, а она млела, сидя у него на коленях. Зирта обманом вырвал у Ардия победу в поединке, но предъявить ему обвинение не получится. Ритуал сдачи не был доведён до конца, хотя нарушение кодекса чести налицо. И такой человек — подлый, низкий, мерзкий — носит рыцарские доспехи.
Ряды пирующих пополнились воинами из «зелёного» отряда. Значит, делёж выкупов и наград закончился.
Увидев шагающего по проходу Киарана, Рэн подозвал его жестом:
— Садитесь рядом, лорд Айвиль.
— Простите, ваше величество. Я пришёл сказать, что мы с Гиланом едем в замок.
— Ему стало хуже?
— Ну конечно. Он хорохорился в запале, сейчас остыл. — Киаран недовольно скривился. — Упёртый мальчишка. Еле уговорил его сесть в карету.
Рэн встал из-за стола и спустился с возвышения.
— Вы не останетесь? — удивился Киаран.
— От шума голова уже раскалывается. Пойду посмотрю, как там сэр Ардий.
Проведав рыцаря, Рэн вернулся в Фамальский замок. Смыл пот, сменил одежду и прошёл в Женскую Башню. При виде короля мать Болха и кормилицы покинули детскую. Поставив стул между колыбелями, Рэн сел и осторожно, чтобы не разбудить малюток, положил ладони на одеяльца. Ножки Игдалины слегка согнуты. Ноги Дирмута — прямые, безжизненные. Дети дышали тихо, и Рэн наклонял голову то к дочери, то к сыну, чтобы услышать их. Повернулся к Дирмуту, сложил руки на боковой раме люльки, обшитой бархатом, и уткнулся в них лбом. Его первенец никогда не проедет по турнирному полю на боевом коне. Его место в инвалидной тележке сбоку от трона. Его судьба — наблюдать, как публика рукоплещет кому-то другому. Что в такие минуты он будет испытывать? Горечь? Досаду? Злость на себя за то, что выжил?
Скрипнула дверная ручка. Раздались мягкие шаги. Янара обняла Рэна сзади и, опустив подбородок ему на плечо, прошептала:
— Я не ждала тебя так рано.
— Без тебя мне там нечего делать.
— Почему не спишь?
— Пришёл пожелать детям спокойной ночи.
— Как сэр Ардий?
— С ним всё будет хорошо. Не переживай. Сейчас решили его не трогать, чтобы не открылось кровотечение. В замок перевезут утром. — Вдыхая волнующий аромат женского тела, Рэн закрыл глаза. — Зря ты отпустила Таян.
— Таян нужна Бертолу. А здесь мать Болха и травницы. Здесь я.
— У девочки дар.
— Она не волшебница, Рэн. К сожалению, волшебников не существует. — Янара поцеловала его в висок. — Ты устал. Иди спать.
— Мне одиноко в моей постели.
— Мне тоже одиноко. — Янара взяла его за руку. — Идём.
Эта ночь походила на сказку. Сердце Рэна подобно пламени рвалось из груди. Душа пропускала через себя взгляды, прикосновения и стоны любимой женщины, чтобы сохранить в памяти не только образы, но и запахи, и звуки. Чтобы запомнить на всю жизнь переливчатый блеск звёзд на сиреневом небе, мерцание свечей, таинственный свет, излучаемый белоснежной постелью, возбуждающую влагу плоти и сладость губ, дарящих поцелуи.
Когда Янара, утомлённая ласками, уснула, Рэн задул свечи и уставился в окно. Тело и душа наслаждались гармонией, а мысли лихорадочно метались между малюткой Дирмутом, сэром Ардием и юным рыцарем Гиланом.
— 2.35 —
Эсквайры хотели нести сэра Ардия на носилках, но он потребовал коня и явился в Фамальский замок верхом. Знахарь Черемех прибыл вслед за ним на тележке, позаимствованной у крикливого водовоза, который тревожился, что больше не увидит ни тележки, ни облезлого осла. Гвардейцы встретили доблестного воина громогласными криками и ударами мечей о щиты и сопроводили его до Башни Доблести, где проживали рыцари: те, кто служил непосредственно королю, и те, кто прибыл ко двору со своим сюзереном.
Без чьей-либо помощи Ардий спешился и с прямой спиной взбежал по лестнице к распахнутым дверям. Сохраняя горделивую осанку, прошествовал по живому коридору, созданному в холле его боевыми товарищами и вассалами лордов, гостивших в замке. Не сбавляя шага поднялся в свои покои, расположенные на третьем этаже, и без сил, словно срубленный дуб, повалился на кушетку.
Черемех снимал с его раны окровавленную повязку, когда пришёл Рэн.
— Чем тут воняет? — спросил он.
— Монастырским спиртом, ваше величество, — ответил Ардий. — Я выпил… Сколько я выпил, Черемех?
— Достаточно, чтобы проспать всю ночь как убитый, — отозвался знахарь и бросил в чашу с водой щепотку ядовито-зелёного порошка.
— Где взяли спирт? — поинтересовался Рэн, открывая окна и впуская в палаты запах близкой грозы.
— Люди лорда Айвиля принесли несколько бочонков. — Ардий стёр со лба испарину. — Как раз вовремя. Я был уже согласен, чтобы меня кто-нибудь придушил или ударил по голове.
— Похоже, Выродки ограбили монастырь, — ухмыльнулся Черемех, промывая рану. — Из бочек черпали все кому не лень.
Рэн с подозрением посмотрел на знахаря:
— Ты тоже пил?
— Нет, ваше величество. А что, от меня тоже воняет? Наверное, надышался.
— Поэтому ты устроил драку с брадобреем?
Черемех сжал тряпицу в кулаке:
— Ну что за народ! Уже доложили! — В сердцах швырнул тряпку на стол. — Раненый ослаб от большой потери крови, а этот… Выскажусь прилично. Этот неуч решил сделать ему кровопускание, чтобы тот взбодрился. Вы только представьте: тот теряет кровь, а это хотел пустить ему кровь. Хорошо, что я не спал. Угробили бы человека. Будь моя воля, я бы этим самоучкам руки отрубил.
Смешно было слышать эти слова из уст такого же самоучки. Черемех с трудом прочёл дарованную королём охранную грамоту и только после разъяснений понял, о чём в ней говорится. Грамоту он получил не за умение лечить, а за смелость — опасаясь за
