в агентуре в пользу Германии, и он подвергся наблюдению со стороны военного контршпионажа. «Поймать» его хотел некто другой, как Сухомлинов, поручивший полк. Ерандакову, состоявшему при петербургском жанд. управлении, наблюдать за князем. Янушкевич из Ставки неоднократно писал своему другу, что Андронников мог бы быть «отличным компаньоном» Мясоедова. Заместитель Сухомлинова продолжал слежку за деятельностью «поклонника Германии», хотя «ничего серьезного», по утверждению Белецкого, жандармским полковником не было обнаружено. Причина была та, что Андронников, не принятый Поливановым после поздравления, повел кампанию и против нового министра. Коковцев пытался их примирить – это же предлагала и Червинская, но Андронников, – по крайней мере так говорит Белецкий, – отказался. Заговорил аристократический гонор: «Я барин», – сказал он про себя в Чр. Сл. Ком. Вероятно, не столько этот гонор, которого в других случаях Андронников не обнаруживал, сколько недоброжелательное отношение А. Ф. к Поливанову сыграло решительную роль.
Возникает вопрос, почему же поклонник немцев так усиленно «расхваливал» такого прожженного немцееда, каким был Хвостов? Последний, как мы знаем, дал впоследствии такое объяснение: «Цель была та, чтобы меня взять в среду правительства с тем, чтобы не было моих выступлений о немецком капитале и главным образом об электрических предприятиях»: Хвостов вел кампанию против «Общества 1886 г.». Андронников усиленно хлопотал (оказывал «небескорыстные комиссионные услуги») у Горемыкина за это «швейцарское» общество. Никаких данных, говорящих, хотя бы и косвенно, о причастности германофильствующего Андронникова к немецкой интриге сепаратного мира, нет. Как бы ни «конспиративен в этом отношении» был Андронников, он не укрылся бы от бдительного ока. Он попал под хороший надзор. Непосредственно за спиной его находился не только опытный по сыскному делу Белецкий, за ним следила не только официальная контрразведка, но и добровольцы из конкурентов в той же «придворной партии». И первый среди них состоящий при министерстве вн. д. шталмейстер Бурдуков – «фаворит», почти «приемный сын и наследник Мещерского». С «кружком» Бурдукова мы встретимся несколько позже – именно с ним непосредственно связывают будто бы существовавшую попытку заключить сепаратный мир накануне революции. «Бурдуков ненавидел Андронникова, а Андронников ненавидел Бурдукова, – показывал Хвостов. – У одного можно было почерпнуть сведения об Андронникове, и наоборот, Андронников рассказывал о Бурдукове…512 Бурдуков рассказывал: “Это ужасный человек… И вы его пускаете к себе?”. Все это зиждилось на том, что каждому хотелось заработать и один у другого отнимал кусок хлеба…»
Очевидно, и по натуре своей «барин» мало способен был проводить какую-нибудь определенную политику. Чувство мести заводило «апостола Господа Бога» слишком далеко. Он срывался – по собственному признанию, «слишком много свободы личному чувству». Так было в деле Сухомлинова, за реабилитацию которого взялся Распутин, находивший, что с арестом быв. военного министра поступили «маленько неладно» (письмо А. Ф.). «Мадам Сухомлинова» украла сердце похотливого «старца», а «барин», обуреваемый неостывшей ненавистью, усиленно в это время распространял по городу «шаржи пасквильного свойства» на ее счет. К тому же в острый момент политики «сепаратного мира», который творцы легенды относят к месяцам, последовавшим за «стокгольмским свиданием», фонды Андронникова пали и у Распутина, и у Вырубовой, и у Императрицы. Шумная история Хвостова – Белецкого, связанная с подготовкой покушения на «старца», не могла не отразиться на положении третьего члена трио. Только опальному Белецкому могло казаться, что его спасет «всесильный» Андронников. По словам Манасевича, сам Распутин стал просто «ненавидеть» Андронникова, и, может быть, Вырубова искренне на допросе воскликнула: «ужасный» кн. Андронников – «отвратительный тип». Ему приписывали показательную попытку отравить кошек ядом, предназначенным для «старца», – князь негодовал: он этим никогда не занимался.
Царица предупреждала мужа 27 сентября: «Скажи Протопопову, чтобы он остерегался Андронникова и держал его подальше». Предостережение несколько запоздало, Андронников уже поспешил познакомиться с новым фаворитом еще до назначения его министром. «Ко мне приехал Белецкий, – показывал в Чр. Сл. Ком. Протопопов, – чтобы поздравить с ожидаемым назначением. Он просил позволения прислать ко мне Андронникова, который желает со мной познакомиться; советовал принять его, говорил, что, если я его обижу отказом, Андронников непременно сделает мне вред: “наклевещет в Царском”; если же немного приласкать его, он может быть очень полезен. Я просил Белецкого передать Андронникову, что я буду ожидать его посещение. Он был у меня на следующий день. Говорил о своих добрых отношениях к Макарову и другим министрам, о том, что пишет Царю письма, доводя до его сведения то, что ему другие не скажут; посылает ему свою газету…, в которой пишет правду про министров и сильных мира сего, ничуть не стесняясь, что он ничего не ищет и ни от кого не зависит. Просил позволения, после моего назначения, поднести мне икону, как он делает обыкновенно при назначении министров… Андронников производил впечатление человека умного, очень приятного собеседника, но чувствовалось его желание ослепить, запугать, забрать в руки. Он пробыл у меня часа два. Уехал очень довольный»513. После назначения Андронников послал образ Спасителя с надписью из речи нового министра о законности и справедливости. «Каково же было мое удивление, – показывал Андронников, – когда через две недели прошу разрешения быть принятым, и мне отвечают, что… “никакой возможности нет”». Из боязни «отказать Андронникову» все-таки Протопопов послал ему свою фотографию с автографом, пометив задним числом «15 сентября», «не желая показывать свое знакомство с ним, которое я вел после своего назначения».
Андронников попал на положение «зачумленного», по его собственному выражению. Даже дворцовый комендант перестал его принимать. Но «апостол Господа Бога» не покладал рук. Он продолжал исправно выполнять свою своеобразную функцию «посещения министров». Его можно было встретить и в кабинете нового председателя Совета министров Трепова; негласно видался он и с министром вн. дел – только на частной квартире кузины Протопопова, кн. Мышецкой. Пытался он проникнуть к «маленькому адмиралу», т.е. к Нилову – «злейшему врагу Распутина». Андронников уже в лагере анти-распутинцев спасает монархию, которая роет себе «яму», изобличает в своем органе «ядовито» Штюрмера, который действовал в унисон с Милюковым (князь имел связи с «Союзом русского народа»). Сведения о назойливых домоганиях Андронникова доходят до А. Ф., и она пишет 8 ноября: «Андронников тоже дождется, что его сошлют в Сибирь», а 12-го: «Теперь вокруг Треп. сгруппировалась скверная клика. Воейков также играет в этом деле некрасивую роль вместе с Андронниковым, он цепляется за этого дурного человека». И действительно, Андронников дождался высылки – только не в Сибирь, а в Рязань, причем сердобольный министр вн. д. послал ему вспомоществование из своих
