автоматически поправил головной убор, икнул и очнулся:
– Люди добрые! – Он обратился к народу, и голос государя был проникновенно величав. – Чем же я вам так не угодил? Чем обидел так, что вы меня за зверя лютого держите? Разве кого казнил безвинно? Разве землю нашу от ворогов не защищал, живота своего не жалеючи? За что ж позорите так, люди русские?
Народ примолк… Случайное оружие неуверенно и виновато прятали, факелы загасили, все начали снимать шапки. Горох не ломал комедию, он был предельно искренен, и это было ясно каждому…
– Кто сказать посмел, что я сыскного воеводу без дела обижаю?! Да мы с Никитой Ивановичем рук не покладая заботимся о вас денно и нощно. Он для вас закон и защита. Какой отец лишит защиты детей своих неразумных? Вы – дети мои… Вот он, участковый ваш, жив-здоров!
С меня мигом сняли веревки и споро водрузили рядом с государем.
– Ну что, головы мятежные? До чего дошли – до угроз помазаннику Божьему!!! Скажи им, Никита Иванович, друг сердешный…
– Нехорошо, граждане, – прокашлялся я. – Царь приглашает меня к себе по важному делу, а вы нас глупыми подозрениями отвлекаете. Я очень ценю вашу заботу и благодарен за теплые слова в адрес нашей милиции, но царя-батюшку вы обидели зря. Обидели очень серьезно, при всех, обвинив в абсолютно немыслимых преступлениях. Стыдно, граждане… Я бы на вашем месте поспешил извиниться!
Дальше было шоу… Весь лукошкинский люд начал бухаться на колени, креститься и просить за Христа ради прощения. Те же горячие головы, что вопили о свободе, вине и силе народного гнева, теперь громче всех орали:
– Прости, государь, дураков неразумных! Правь нами и далее, аки отец родной! Не мыслим жизни без царя, не хотим власть иную… Хошь, руби нам всем головы, а тока не оставляй без своего светлого правления!
Горох утирал слезы умиления. Царские стрельцы через забор братались с народом, прилюдно прося друг у друга прощения. Слезы радости насыщали воздух… Я сполз с ворот, не дожидаясь сентиментальной развязки событий. Наскоро простил тех, кто меня связывал, – они очень просили… Яга, спустившись наконец с высот царского терема, цепко взяла меня под руку и повела домой. Уходили через калиточку на заднем дворе. Улицы были пустынны. К тому моменту, когда осчастливленный царским великодушием народ с песнями пустился восвояси, мы уже дотопали до родного отделения.
– В баню! – строго приказала Баба Яга. – Выйдешь – поговорим. А пока с себя всю энту суету да беготню не смоешь – и на глаза мне показываться не смей.
В баньке я застал Митьку и тех четверых стрельцов, что за мной приезжали. Ребятки, видимо, ничего не знали о происходящем: подрались, помирились, напарились и сели в предбанничке, расслабляясь ядреным изюмовым квасом. Мне тоже налили. Я посоветовал стрельцам возвращаться к начальству, а то как бы в рамках «бунта» их не сочли пропавшими без вести. Митяй набился мылить мне спину, и мы немного поговорили о дальнейших планах расследования.
– Значится, будем ловить Настасью-воровку… Это дело нужное и вполне понятное. А тока хорошо же она скрывается, ежели мы до сей поры ее нигде обнаружить не сумели… Может, какая наводочка полезная образовалась?
– Митя-я… спину мне протрешь! Разошелся с мочалкой, не такой уж я грязный, кстати…
– Ой, так я вас сейчас водичкою тепленькой… вот! Хорошо ли?
– Хорошо-о… – блаженно вытянулся я. – Так вот, наводка пока одна, искать надо не только рыжеволосую девицу с серыми глазами, но еще и…
– А вот веничком свеженьким, березовым!
От первых же размашистых ударов у меня так перехватило дыхание, что я даже заорать не мог. Этот Геркулес хлестал мою бедную спину до тех пор, пока от веника не остались одни веточки… Потом еще и облил едва ли не крутым кипятком!
– А-а-а-а-а-а!!!
– А вот и ладненько… – удовлетворенно бурчал себе под нос наш садист-самоучка. – Вот оно и хорошо-то как… Коли так кричите, значит, все хвори из груди повыбегли! Доброго здоровьица вам, Никита Иванович, ужо небось не чихаете!
Я слабо замычал в ответ. Счастливый Митяй легко перекинул меня через плечо, вынес в предбанник, вытер полотенцами, одел и… выпустил на волю. Я шел к Яге та-а-акой вымытый, что, казалось, не касаюсь ногами грешной земли. Митька топотал следом…
После обеда я послал стрельцов на поиски дьяка. Фома Еремеев лично руководил всем заданием, необходимо было изловить гражданина Груздева тихо и незаметно, а вот в отделение вести его с шумом и помпою, так, чтоб весь город знал. Это очень важно. Митька отправился на базар, дабы выяснить у местных торговцев, кто, где и когда за последнюю пару недель покупал черный парик или фальшивую косу. Нам с Бабой Ягой предстояло самое трудное – спланировать всю операцию по захвату и обезвреживанию преступника…
– Никитушка, а на то привидение, что в порубе у нас сидит, ты совсем поглядеть не хочешь?
– Нет, ни капли не интересно. Я и так знаю, кто это.
– Да кто ж?
– Павел Псуров, – равнодушно бросил я. – Он так часто путается под ногами у стрельцов, отираясь у отделения, что почти наверняка именно его изловили и в этот раз. Можно подумать, парням хватать больше некого… Нравится ему у нас, что ли?
– Так ить… как же… – недопоняла бабка, – он же не привидение небось?
– Естественно. Сколько мне помнится, привидения – существа эфирные, им еще никто руки за спину не крутил и в милицейское отделение не доставлял. Так что этот бесплотный дух вполне осязаем. Негром мы его брали, краснокожим тоже, почему бы теперь стрельцам не замести его под видом заснеженного эскимоса?
– Все одно не верю! Давай вытащим да посмотрим.
– Времени нет, ну его! Если настоящее привидение, то его никаким порубом не удержишь,
