рта чубук и сощурилась, внимательно слушая странного покупателя.
– …мериадское гибкое копье, – почесал подбородок Везим. – Хотя, шарг с ним, с копьем. Заберу послезавтра вечером.
Он сыпанул на капот “Капитана” горсть кри, отцепил от сапога какую-то восьминогую мохнатую тварюшку и неспешно пошел к густым зарослям, аппетитно похрустывая сочным хитинистым брюшком.
– Богаты степи чудаками, – хмыкнул Граф, когда фигура оборванца скрылась за деревьями. Он опрокинул миску, вывалив на песок остатки лапши и усмехнулся: – Спорим, что не вернется? Я не видел, кого он сожрал, но здесь даже дышать лишний раз не стоит.
– Давай-ка мы все же соберем заказ, – потерла висок Аршала, – На всякий случай.
– Опять чуйка?
– Угу.
Вольники понимающе переглянулись и, не сговариваясь, полезли в кузов.
В кабаке было душно, шумно и многолюдно. Неудивительно, ведь “Попутный Ветер” был излюбленным пристанищем горжеводов Аркензо. Во всяком случае, именно так гласила запись в килейском путеводителе по столичным островам архипелага, а он, как известно, врать не будет. Разве что за очень солидные деньги, поэтому заходили сюда частенько. Благо, располагался кабак очень удачно – на крохотной площади, расположенной аккурат между двумя крупнейшими воздушными пристанями и кварталом Синих Лепестков. Что, между прочим, тоже стоило очень солидных денег.
Несмотря на битком набитый зал, к дальнему столику в темном углу никто не совался. Угол был затемнен хозяином нарочно – забранные желтоватым стеклом светильники здесь горели чуть слабее обычного, окна были чуть грязнее, чем положено, а разносчики появлялись здесь редко и только по очень настойчивой просьбе. Идеальное место встреч для тех делишек, которые недостаточно темны и мутны для мрачных переулков портового квартала, но при этом не слишком честны и законны для общего зала.
Люди здесь собирались разные, битые жизнью и повидавшие всякое, но самый угловой столик даже они предпочитали обходить стороной. Умным хватало единственного взгляда на разложенные по столу ножи, чтобы поискать себе другое место. Хитрые первым делом замечали одежду – такие кожаные плащи на архипелаге предпочитали бретеры, наемники и ловцы удачи, а к таким без веской причины лучше не подходить. А тех, кто не мог похвастаться ни умом, ни хитростью – тех останавливал мрачный взгляд исподлобья, широченные плечи, трехнедельная щетина и вежливая просьба свалить к херам.
Уже третью неделю коротающий свои дни за столиком канторец был угрюм сверх всякой меры, много пил, мало говорил, раз за разом поганил хорошие ножи и редко вставал со стула, разве что затем, чтобы облегчиться или ухромать поздним вечером в свою комнату. Неудивительно – нога громилы была укутана сложной негнущейся конструкцией из полированных железок, дерева и каких-то тускло светящихся штуковин, и каждый раз вынуждала канторца браться за костыль. И это ему сильно не нравилось.
Ему вообще мало что нравилось, кроме, разве что, утренней пачки газет, доставляемой мелким пацаненком, вечно крутящимся на площади в поисках заработка. Пацан получал свою скорлупку и скупую благодарность, а газеты – внимательного читателя. На этом общение канторца с миром заканчивалось вплоть до следующего утра.
– А затем… А затем он ему такой…. Аааа, шаргова матерь и все ее дети… Сейчас, сейчас, вспомню.
Шумная компания цеповодов уже наотмечала удачный рейс до той степени, когда любая сказанная глупость звучит гениально не только для ее автора, но и для всех остальных. Тот хрупкий, дивный момент единения душ, когда рождаются меняющие мир идеи, собственный голос кажется возмутительно тихим, стол преступно тесным, разум кристально ясным, а окружающие зачем-то морщатся и пересаживаются подальше.
Однако сегодня окружающие наоборот, подтягивались поближе. Зима стремительно подступала к северной части архипелага, а с далекого Гардаша возвращались летающие корабли, принося на своих крыльях свежие новости, сплетни и истории. И никто не любил почесать языками больше, чем покорители небес в свой первый день на суше.
– Я ОБЕЩАЛ СЛОМАТЬ ТЕБЕ РУКУ! – чувственно проорал детина с боцманскими нашивками, – ХРРРЯСЬ!
Команда поддержала его криками, грохотом кружек и требованиями продолжать.
Канторец глянул на них исподлобья, ковырнул в ухе и вернулся к прерванному занятию – он в сотый раз правил кромку ножа, и все никак не мог добиться результата. Однако, продолжить спокойно ему не дали.
– И тут он поднимается! – орал боцман, – Полбашки нет, пальцы тянутся к харе…
На моменте с поднявшимся мертвецом канторец посмотрел на выпивох с явным любопытством. А когда дело дошло до огненной стены – отложил нож и слушал уже внимательно, не скрывая своего интереса.
– Итлийское трехсолодовое!
– Трехсолодовое! – взметались в воздух кружки.
– Потом он одной рукой хватает дырокол и пыряет тварь в пузо, прямо сквозь огонь!
– Я бы его нанял!
– Жгииии шарков!
Концовку истории, уже после того, как тяжело, но не смертельно раненый герой победил всех врагов, нашел свою любимую шляпу, а затем хрипло и сурово прошептал: “Не сегодня, подруга”, горжевод откровенно скомкал. То ли не знал подробностей, то ли не помнил, но никакого значения это не имело. Рассказывал он с таким пылом и страстью, что заключительных слов с нетерпением ждал весь немаленький контингент “Попутного Ветра”. И уж тут боцман не подкачал. Он собрался с мыслями, прокашлялся и громогласно отчеканил:
– Его звали Торден Дертаго, и он был самым злобным и везучим сукиным сыном во всем Северном Гардаше! Он чувствовал взгляд Смерти, но вертел ее на…
Зал взорвался криками.
Канторец, совершенно неожиданно для себя, заорал вместе со всеми. А когда шум поутих и слово за столом взял молодой матрос со своей старой, как мир, байкой про фальдийца, летрийца и нойта на необитаемом острове, он машинально поправил рукой отсутствующую на голове шляпу, скривился и вполголоса выругался:
– Ах ты хромой ублюдок…
Но на лицо его уже наползала незваная улыбка, а давно потухшие темные глаза оживали.
Торден рассмеялся, широким жестом смахнул со стола бесполезные ножи и кликнул разносчика с кувшином канторского.
P.S.
А что в этом такого? Нормальная история, жизненная.
Хорошо, хорошо, с цепом был перебор. Но сработало же.
Люди там не другие.
