Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
Больше шуток было, разумеется, не про способности, а про потребности, что и понятно, если учесть скромный, мягко говоря, уровень тогдашнего товарного обеспечения – “снабжения”, как тогда говорили.
Мне запомнился такой, например, анекдот. При коммунизме человек отправляется за продуктами с целью удовлетворения своих потребностей. На двери магазина он видит объявление: “Сегодня потребности в масле не будет”.
Или другой. На большом заводе выступает лектор, рассказывающий о недалеком прекрасном будущем. “Через пять лет, товарищи, каждая советская семья будет иметь собственный автомобиль. (Аплодисменты.) А через десять лет, товарищи, у каждой семьи будет свой самолет!” Голос из зала: “Товарищ лектор, а зачем же каждой-то семье нужен самолет?” – “Поясняю на примере, – говорит лектор. – Представьте себе, что вы живете в Хабаровске. А в Красноярске выбросили муку…”
К 70-м годам к “коммунизму” как-то незаметно остыли, и он окончательно превратился в ритуальную, ни к чему не обязывающую фигуру внутрипартийного этикета. Генсек ЦК КПСС товарищ Брежнев свой многочасовой, монотонный и усыпляющий, как восточный эпос, доклад на очередном съезде неизменно заканчивал словами: “Да здравствует коммунизм!” После чего делегаты вставали и аплодировали ровно столько, сколько было положено по регламенту. А потом, усталые, но довольные, веселой гурьбой шли отовариваться “по потребностям” в рамках временно построенного в одном отдельно взятом Дворце съездов коммунизма.
Но “коммунизм” уже перестал быть будущим. Он сохранялся лишь в обиходной речи граждан как рудиментарный синоним сытости и товарно-денежного благополучия. Про кое-кого так и говорили – “живет как при коммунизме”. В том смысле, что у него “все есть”.
А настоящее и будущее скомкались в одну кучу в невнятном и вневременном “развитом социализме”, творчески обогащенном Продовольственной программой и экономикой, которой почему-то было предписано непременно быть экономной.
С наступлением новых времен, когда образовался зияющий идеологический вакуум, потерялась и пленительная перспектива. Стало вдруг совсем непонятно, к чему и куда следует направлять бесхозную энергию масс.
С коммунизмом-то было проще: его никто не видел. А вот простая, казалось бы, задача – взять да и направить некоторое количество усилий, а также и гражданскую и политическую волю, чтобы просто присоединиться к современному цивилизованному миру, – оказалась невыполнимой.
Категория будущего куда-то девалась. Или в крайнем случае будущее видится как вечно длящееся настоящее, краше которого просто и быть не может. Ну чем, скажите, плохо наше настоящее? Всего достигли, всего добились, со всеми благополучно переругались. Да и хватит уже учиться у кого попало! Не маленькие, слава богу! Учителя тоже нашлись. На себя пусть посмотрят. Еще и их поучим.
Какое будущее, если у нас и так все есть. А у них там нет ни хрена, кроме однополых браков. У нас вот, например, есть Путин. А у них есть Путин? Вот то-то же. А Крым у них есть? А у нас есть. И он наш.
И какое ваще будущее, если у нас такое прошлое! Ни у кого нет такого прошлого. А если над этим прошлым как следует поработать посредством единых учебников, то еще и не такое прошлое забацаем – всем прошлым прошлое, пальчики оближешь.
А будущего нет. Совсем нет. Никакого. Его нет хотя бы уже и в том смысле, что о нем просто стараются не думать. Никто – ни власти, ни так называемые простые граждане, в том числе и те, кто умудрился в наши дни сохранить трезвое отношение к реальности и истории.
Ужасно не хочется думать о будущем, это правда. Однако надо, деваться все равно некуда. Потому что если о нем не думать, его уж точно не будет.
Рубинштейн как жирши
Не знаю, как вы, а я о времени, потраченном на чтение книги, не жалею, если обнаружил в ней хотя бы одну свежую или вкусно изложенную мысль. По этому критерию текст, который мы с вами только что прочли, ей-богу, уникален. Его чуть ли не весь хочется растащить на афоризмы. Не сомневаюсь, что именно это и произойдет.
Какие из рубинштейновских максим вам понравились больше всего? Давайте сравним.
Все, которые впечатлили меня, приводить не буду – пришлось бы напечатать книгу второй раз. Приведу лишь мой “топ-тен”.
• О национальной гордости великороссов: “Обижать других нехорошо, безнравственно. Но шумно и вздорно обижаться на все подряд – не менее безнравственно”.
• Вообще о национальных особенностях: “Это все либо для патриотов, либо для ксенофобов, что, в общем-то, одно и то же”.
• Заодно уж и о нынешней моде на патриотизм: “Есть еще такая штука, как «патриотизм», означающая, как правило, приблизительно то, что навозную кучу посреди родного огорода предписано любить на разрыв аорты, в то время как клумба с георгинами во дворе соседа ничего, кроме гадливого омерзения, вызывать не должна”.
• А вот емкая картина современного исторического периода: “В нынешнюю… эпоху в качестве китчевого мейнстрима выступают жирный гламур, наглеющая от полной безнаказанности попса, несовместимый с жизнью телеюмор, сивушно-палехский патриотизм, всенародная резвушка Ксюша и мачо-президент, в маске горнолыжника вещающий что-то о геополитических интересах России”.
• Для равновесия – об оппозиции: “Натужная, крикливая, неопрятная оппозиция так же глупа и неприятна, как респектабельная, самодовольная, лоснящаяся любовь к начальству. Впрочем, нет, не так. Глупа так же. Неприятна так же. Но в гораздо меньшей степени опасна для душевного здоровья общества”.
• О том, про что не хочется, но приходится думать: “Аполитичность – это, если угодно, и есть сегодняшний конформизм”.
• О том, чем должна быть, но чем не является русская интеллигенция: “Одним из признаков цивилизованности того или иного государства можно считать наличие такой общественной функции, носителем которой является человек, обычно называемый интеллектуалом. Это не оппозиционер и не апологет государства. Это его трезвый критик и ироничный комментатор. Это официально признанный носитель независимого взгляда. Это диагност”.
• На ту же примерно тему: “Чрезмерно серьезное вообще всегда смешно”.
• О личном и наболевшем для меня как для автора “рыночной” литературы: “Сочинительство есть сугубо частное дело, и это так и есть. Но коль скоро твой продукт обнаруживает способность становиться товаром, будь готов к тому, что твой товар нуждается в фирменной упаковке, которой являешься ты сам”.
• Чрезвычайно точное и новое для меня суждение: “Зло никогда не бывает остроумным. А если бывает – то это уже не зло”. Прочитал, подумал, засомневался. Подумал еще – согласился.
В принципе это должно быть очень скучно – если во всем соглашаешься с автором. Зачем тогда читать его сочинение? Но тут почему-то совсем не скучно.
Собственно, понятно почему. Сам же Рубинштейн и объясняет, когда пишет о детях (все-таки уложиться в “топ-тен” у меня не получилось; пускай будет “топ-илевен”): “Они как-то вдруг умеют формулировать то, что должны были бы сформулировать мы сами, если б умели. Такое бывает при соприкосновении с хорошим искусством: «Как же так – это же так просто! Почему я это не сказал?»”
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
