Багряная кавалерия попыталась прорваться сквозь укрепления и ряды копейщиков, выставленных там, где уклон делался круче, но, прежде чем она добрались до пехоты, прогремели новые рога и кобальтовые нанесли ответный удар. Феннек отыскал в Нукс-Вомике старого наемника Фаариса Кимаеру, и сейчас этот великолепный наездник вел разношерстную кавалерию кобальтов вниз по южному гребню, наперерез багряным конникам. Когда у края долины имперцы развернулись им навстречу, драгуны кавалерессы Сингх понеслись с северного хребта и обрушились на фланг багряных сзади. Зажатая с двух сторон конными отрядами и теснимая копейщиками, идущими вниз по склону, багряная кавалерия тем не менее удержала позиции. Она защитила фланги, не дав кобальтовым разрезать свои ряды, и стала подниматься на холм. Внезапно тяжелая конница обрушилась на плотный строй пеших мятежников, прорвала первые шеренги. За ней быстро подтягивалась багряная пехота – волна крови катилась по долине к Языку Жаворонка.
Не желая идти наперерез своей пехоте, прорыв сквозь которую причинил бы больше вреда, чем пользы, и погубил бы солдат, бежавших за ее отрядом, Чи Хён повела свою свиту и несколько сотен пехотинцев в обход на север, где их товарищи стояли реже. Уже почти оглохнув от какофонии битвы, но еще даже не вступив в нее, она добралась до кавалерии Кимаеры и обошла ее с фланга, предполагая защищать ее от багряной пехоты, пока кобальтовые всадники не прорвутся внутрь, чтобы соединиться с отрядом Сингх и зажать багряную кавалерию в клещи. В последний раз воздев копье и махнув флагом, Чи Хён взяла оружие наперевес и пришпорила жеребца, погнав его навстречу надвигавшейся орде; Чхве мчалась слева, держа огромное лунокопье с острием-полумесяцем, а Гын Джу справа сжимал в руке длинный, украшенный кисточками трезубец. Феннек, похоже, остался с кавалерией Кимаеры, но конные рыцари и толпа тяжело дышащих пехотинцев по-прежнему трусили за генералом. Низко над головой вилась Мохнокрылка, похожая на стервятницу, и Чи Хён отмахнулась от этой ассоциации. Быстрый конь летел в гущу самой жестокой битвы в ее жизни.
Стрелы сновали туда-сюда по обе стороны от генерала, а затем жеребец врезался в яростное багряное море. Флаг-копье пронзило нагрудник орущей женщины в первых рядах, и Чи Хён бросила оружие, чтобы не вывихнуть руку, а конь занес ее глубже в строй вражеской пехоты. Она дернула повод, чтобы выбраться из толпы, но имперцы с небывалым напором шли слишком плотными рядами. Положение осложнялось тем, что кобальтовые солдаты, которых она намеревалась привести в бой, отстали и теперь линия фронта оказалась позади. Чи Хён пользовалась этим маневром полдюжины раз, но никогда не углублялась так далеко во вражеские ряды. Вот проклятье!
В нее тыкались пики, клинки скребли по кольчуге коня, отскакивали от ее поножей. Она выхватила из ножен длинные мечи-близнецы, чуть не выронив один, когда в шлем ударила стрела. С тех пор как Чи Хён покинула Хвабун, она стала умелой наездницей. С мечом в каждой руке, она оказалась посреди вооруженной и закованной в броню толпы, не позволявшей ей ни сражаться изящно, ни толком править конем. Боевой жеребец, к счастью, был еще лучшим скакуном, чем она наездницей. Выверенные удары его копыт не давали имперцам стащить ее наземь.
Но багряные солдаты бросались на нее, пуча глаза под шлемами-горшками и брызжа слюной, – неслись и наседали, не обращая внимания на копыта жеребца и стальные клинки. Они обезумели от ярости и больше, чем на вышколенных солдат, смахивали на огненных муравьев, карабкающихся на свою жертву. Раньше легендарная внешность Чи Хён пугала врага до одури, но эти солдаты не выказывали ни узнавания, ни естественной осторожности – только неистовую ярость, тем более страшную, что она охватила всех. Человек с кожей такой же багряной, как его камзол, плевался и пускал пену даже после того, как меч пронзил ему горло, словно лишь ненависть удерживала этого воина среди живых.
Еще двое схватили ее за ногу с другой стороны, и, когда она развернулась, чтобы ударить, ее лицевой щиток запотел от крови: лунокопье Чхве отсекло одному солдату голову и засело в шее у другого. Тот все равно не выпустил поножей, пытаясь стащить Чи Хён с коня, и ударом меча она довершила работу, начатую Чхве. Руки уже болели, она пришпорила коня левой ногой, и отлично вышколенное животное пошло вбок и по кругу, насколько это получалось в такой давке. Но когда конь развернулся и Чи Хён увидела, как острие копья Чхве рассекает воздух, отбрасывая багряных солдат, она осознала, что в суматохе не соображает, откуда явилась. Именно об этом предупреждал ее Феннек: она совершила большую глупость и была уже на грани паники, когда чириканье Мохнокрылки заставило ее посмотреть вверх, выше хаоса, и увидеть Язык Жаворонка слева.
– Назад! – крикнула она, но, отдав приказ, поняла, что не слышит собственного голоса в грохоте битвы, не видит ни Гын Джу, ни кавалерессу Сасамасо, ни других своих рыцарей – только накатывающиеся волны багряного, сверкающего стальной пеной моря и, в невозможной дали, изломанную синюю линию своей пехоты. В нее ткнулось копье, снеся лицевой щиток шлема. Меч пробил броню жеребца, отчего тот гневно взвился на дыбы и едва не сбросил наездницу. Чи Хён прокляла себя, обозвав величайшей дурой за то, что очертя голову бросилась в этот ад.
* * *
К тому времени как София проскользнула обратно в лагерь, собрала сотню обескураженных солдат, которых отдала под ее командование Чи Хён, и велела им взять столько же лучников из отряда, стрелявшего в долину, – кобальтовые, удерживавшие фронт, уже попали в оборот. Однако им было бы куда хуже, не возьми она в свои руки тылы, хотя ей пришлось трижды повторить задачу лейтенанту, командовавшему лучниками, прежде чем женщина позволила ей уйти с сотней демонски нужных стрелков. Потом они бежали вверх по холму, через лагерь, постоянно держа в поле зрения горб, что находился футов на пятьсот выше по склону и отмечал место, где из Языка Жаворонка выступало небольшое плато. Она ждала, что там появятся багряные солдаты, которые начнут спускаться по крутому склону в лагерь, но пока – никакого движения среди камней и кактусов. Язык Жаворонка до уступа был безлюден и почти гол до вершины, его пересекала только пара рядов низких сосен, тогда как на окружающих горах те росли сплошь. Но София не взобралась бы достаточно высоко, чтобы заметить блеск металла, перетекавшего через боковой склон горы, не подними Мордолиз столько вони по этому поводу.
Здесь, за передним краем гор, не было ничего, кроме дикой земли, и пусть даже Пятнадцатый сошел с дороги на пятнадцать миль южнее, чтобы последовать за кобальтовыми, за ним следили разведчики, и они не докладывали ни о каких отрядах, отделившихся для обхода с фланга. Это означало, что второй отряд выступил даже раньше, чем полк спустился с гор. Такой тактической изощренности София никогда бы не заподозрила в Эфрайне Хьортте – мальчик, похоже, стал относиться к делу намного серьезнее, с тех пор как она отрезала ему большие пальцы. Он не мог отрядить крупное войско на столь рискованный поход по горному бездорожью, но солдат могло оказаться достаточно, чтобы парализовать кобальтов, не будь здесь Софии. Она с первого взгляда узнала классический «волчий капкан», хотя сама всегда заводила имперцев в ловушку, а не выстраивала ее вокруг лагеря: многое может пойти не так, если оба твои отряда не займут позиции вовремя, чтобы раздавить врага стальными челюстями. Это она и хотела продемонстрировать, первой заняв удобное для обороны плато и перестреляв имперцев, когда они потянутся вниз с тропы.
