— Не смеши меня. Кто там может быть?
— Не знаю. Кто угодно.
— И кто же этот страшный человек? — Голос Майкла тоже слегка дрожал.
— Моя мать или миссис О’Брайен. Скорее всего, миссис О’Брайен. Она расскажет и матери, и всем… О боже, Майкл, что нам делать?
Анна коварно хихикнула, властно постучала в дверь и громко сказала:
— Немедленно откройте! Это Милдред О’Брайен! Откройте дверь, или я позову сержанта О’Коннора!
Дверь открылась. Увидев сладкую парочку, Анна зажала рот, чтобы сразу не расхохотаться. Она влетела в комнату и бросилась на кровать, умирая со смеху. В конце концов она высморкалась, вытерла слезы и посмотрела, не смеются ли они.
Они не смеялись, но слегка успокоились. Да, Анна застала их с поличным, однако могло быть и хуже.
— Очень смешно, — процедила Клио.
— Приятно познакомиться с человеком, обладающим таким чувством юмора, — с трудом отдышавшись, сказал Майкл. — Если представление окончено, может быть, спустимся в зал?
— Я уже закончила, — сказала Анна, оглядывая парочку. — А вы? — И снова рассмеялась.
В конце концов они спустились по лестнице втроем. Так было безопаснее. И это выручило их. Внизу стояла миссис О’Брайен.
— Можно спросить, где вы были?
— Я показывала им вид на озеро, который открывается из коридора верхнего этажа, — не моргнув глазом объяснила Анна.
— Да, этот старинный особняк очень красив, — сказала миссис О’Брайен. — Мало кто его ценит, но мы всегда это знали.
Гости постепенно собирались, чтобы вместе спеть традиционную «Шотландскую застольную».
— Что, уже пора? — спросил Стиви.
— Слава богу, последние часы все шло само собой, — сказала Кит. — Я даже не делала ничего из того, что должна была сделать.
— Ты сделала все, что нужно, — заверил ее Стиви.
Бобби Бойлан и его парни подали сигнал, предупреждавший, что пора образовать круг. Двери были открыты, чтобы все могли слышать звон церковных колоколов. Кто-то включил радио, чтобы не пропустить, когда наступит двенадцать.
Стиви и Кит стояли бок о бок, словно так было всегда. При виде этого у Моры сжалось сердце, Анна поняла, что проиграла битву, но не войну, Клио снова подумала, что у Кит не в порядке с головой, Фрэнки решила, что Кит любила Стиви с пеленок, но почувствовала это только на вечеринке в Дублине, а Филип понял, что все кончено.
Потом все взялись за руки, дружно крикнули «С Новым годом!», воздушные шары взлетели к потолку, оркестр заиграл, люди высыпали в сад над озером и запели «С Новым годом».
На дальнем берегу горели цыганские костры. Озеро еще никогда не было таким прекрасным.
Стиви Салливан целовал Кит Макмагон так, словно они были одни на всем свете. Они стояли в саду гостиницы «Центральная», а перед ними раскинулось озеро с лунной дорожкой, тянувшейся до лесистых холмов соседнего графства. Все это принадлежало только им двоим.
В саду стало пусто, когда все вернулись в зал, где Бобби Бойлан организовал латиноамериканскую конгу. Извилистая цепь растянулась по всем помещениям нижнего этажа. Возглавлял ее Кон Дейли, которого провозгласили поваром столетия.
Крепко обнявшиеся Стиви и Кит слышали плеск воды, доносившийся снизу, но не слышали, как падали на землю слезы стоявшей там женщины. Женщины, прятавшейся в темноте и следившей за происходящим всю ночь.
Анна видела, что происходит между ними. И ей было очень больно. Казалось, кто-то вонзил острый нож под ребра, туго обтянутые неудобным платьем. Вид у нее был несчастный.
Эммет тоже наблюдал за ними. Похоже, приближалось его время. На глазах всего городка Кит объявила Стиви Салливана своим. Конечно, отец и Мора станут высказывать недовольство. Но он сам будет перед Кит в неоплатном долгу. Если он не сможет вернуть Анну сейчас, то не вернет ее никогда.
— Знаешь, чего мне сейчас хочется? — спросил он Анну.
— Нет, — буркнула она, уверенная, что речь идет о танцах, выпивке или объятиях. Но человеку с разбитым сердцем не до этого.
— Я устал, и мне хотелось бы просто посидеть с тобой в беседке.
— Ну да. Чтобы целоваться, обниматься и задирать платье.
— Вовсе нет, — парировал Эммет. — Послушай, мы же заключили договор. Ты любишь другого, но мы продолжаем оставаться друзьями.
— Не думаю, что он меня любит. По-моему, твоя чертова сестра сумела помешать этому.
— Но ведь к нам с тобой это отношения не имеет, — гладко соврал Эммет. — Мы друзья. Вот я и подумал, что мы можем отдохнуть в беседке и почитать друг другу, как раньше. Никто не читает стихи лучше тебя, Анна.
— Ты действительно хочешь только этого? — подозрительно спросила она.
— Да, очень.
— Это ты здесь так говоришь, а там…
— Нет, речь только о стихах. Я на всякий случай взял с собой книгу.
Их взгляды встретились.
— Ладно, пошли, — вздохнула Анна. Все же это лучше, чем страдать из-за праздничного вечера, закончившегося полной катастрофой.
Эммет все продумал. Он принес с собой плед, чтобы им не было холодно, и термос с горячим какао.
— А тут неплохо, — сказала Анна, впервые за несколько часов вдруг почувствовавшая себя счастливой.
Книгу они пока не открывали. Просто слушали музыку, доносившуюся из окон гостиницы и эхом отдававшуюся на другом берегу озера.
— Знаешь, я хочу сказать тебе просто так, по-дружески… что ты очень красивая, — промолвил Эммет.
— Спасибо. — Анна смотрела на него с подозрением.
— Не как человек, который имеет на тебя виды… просто как обычный человек… так могла бы сказать и девушка… У тебя чудесное платье. Ты выглядишь в нем лучше любой кинозвезды.
— Что ж, очень мило с твоей стороны.
— Плохая это была бы дружба, если бы я не мог делиться с тобой своими мыслями! — с жаром ответил он.
На глазах девушки заблестели следы.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — вдруг брякнул он.
— Ох, Эммет! — заплакала Анна Келли. — Эммет, я люблю тебя. Я была такой слепой, такой глупой! Спасибо за то, что ты ждал меня. За то, что понимал…
Они обнялись и начали целоваться.
В нескольких метрах от беседки стояла женщина в плаще, накинутом на голову. Женщина, которая тоже плакала.
В эту праздничную ночь Кевин О’Коннор и Фрэнки сблизились больше, чем за все предыдущие годы. По-новому оценили свои чувства. Они шли вдоль берега, то и дело останавливаясь, чтобы узнать друг друга еще лучше. Так это у них называлось.
А когда они шли мимо причала с лодками, то увидели длинноволосую женщину в белой блузке, закрывшую лицо руками и плакавшую так горько, словно у нее разрывалось сердце. На танцах ее не было.
