съел полбублика и кусочек рахат-лукума, а потом накинулся на самого тихого человека в учреждении — Пене Марангозова, вдовца, диабетика, трезвенника и грибника. Обругал его страшно и, продолжая говорить сам с собой, вернулся в свою комнату. Тут только он раскаялся в содеянном, набрал номер телефона Марангозова и долго перед ним извинялся.
За полчаса до конца рабочего времени — он позволял это себе в редчайших случаях — он пошел домой. Жены еще не было, а сын Жечко делал уроки на кухонном столе. Увидев отца, Жечко встал, гордо вынул из портфеля лист бумаги и сказал:
— Папа, учительница велела тебе заполнить эту анкету. Хорошо ли я ем или плохо, мягкий ли у меня характер или я жестоко обращаюсь с животными, и еще всякое разное…
Жена застала его над анкетой. Тяжело опустив на стол сумку с продуктами, она спросила равнодушно:
— С чего это ты так рано?
Потом она бросила полкилограмма куриных шеек в кастрюлю, вытерла руки о фартук и достала из ящика буфета два листа бумаги.
— Напиши на обороте, что ты думаешь о третьем ребенке, а я заполню лицевую сторону. Да поскорей, вот-вот позвонит Цолова из месткома…
Эх, жена, жена, если бы ты могла проникнуть в мятущуюся душу мужа, ты бы не старалась угодить товарищу Цоловой.
Милан Эдрев взял оба листа, на радость Жечко свернул из них голубей и запустил в окно. Потом он втихомолку натянул плащ, поцеловал Жечко в лоб и сказал ему взволнованно:
— Помни своего отца, мой мальчик. Он был неплохим человеком.
И вышел. Ходил бесцельно по улицам, рассматривал витрины и наконец решил отправиться автобусом в Панчарево. Утопиться в озере — ничего лучшего в этот момент он придумать не мог.
В автобусе ехали студенты. Их смех звучал вместе с песней:
Предо мной колышется пшеница, Теплым окропленная дождем… Едем, едем, едем, едем мы далеко…
Милан Эдрев вздохнул.
«Увидим, что вы запоете, когда кончите институт, — с озлоблением подумал он. — Навалятся на вас отчеты, сводки, анкеты, тогда я вас и спрошу, куда вы приехали…»
Смеющиеся лица раздражали его, веселый говор бесил, и он уставился в окно, чтобы хоть не смотреть на это безобразие.
Кто-то коснулся его плеча. Женщина средних лет протянула ему вопросник. Что вы думаете о транспорте? От какой до какой остановки вы обычно ездите? Сколько раз в день? Покупаете ли проездной?
Милан Эдрев выскочил из автобуса и пошел к озеру пешком.
Задумчиво прошелся по берегу, выбирая, где бы ему удобнее было утопиться, с трудом привязал себе на шею камень и сделал три решительных шага к воде.
И в этот миг услышал позади себя голос:
— Эй, вы, подождите!
Он обернулся. Это был молодой человек с приятной внешностью.
— Вы собираетесь утопиться, не так ли? — спросил молодой человек.
Эх, парень, парень, если бы ты мог заглянуть в мятущуюся душу кандидата в утопленники, ты бы не стал задавать свои вопросы…
Милан Эдрев вяло пожал плечами и указал взглядом на камень на шее. Потом он бессильно опустился на землю.
— Интересно! — Молодой человек уселся рядом. — Случаи самоубийства у нас чрезвычайно редки, но они тоже являются объектом нашего внимания. Мы как раз проводим интересное социологическое исследование, цель которого — разъяснить феномен самоубийства. Не будете ли вы любезны заполнить эту анкету, а я тем временем подержу ваш камень.
— Если вы обещаете, — сказал Милан Эдрев прерывающимся голосом, — если вы обещаете, что после того, как я отвечу на вопросы вашей анкеты, вы дадите мне спокойно утопиться…
— Что за вопрос! — улыбнулся тот. — Разве я похож на человека, который может вам воспрепятствовать?
Милан Эдрев взял анкету дрожащей рукой, и на листе поползли кривые буквы.
— Ничего не пропускайте, — звучал у него над ухом приятный голос молодого человека. — По какой причине вы кончаете самоубийством: по личной или общественной? Какая по счету эта попытка? Если эта попытка окажется неудачной, как вы предполагаете действовать в следующий раз? Были ли у вас в роду самоубийцы? Почему вы выбрали именно утопление? Предполагаете ли вы, что ваша супруга правильно поймет ваш поступок, и если нет, то почему?..
Милан Эдрев заполнил анкету и протянул ее молодому человеку. Тот бегло проглядел ответы, поблагодарил Милана и возвратил ему камень.
Затем быстро удалился.
Наконец Милан Эдрев остался один, наконец он полностью располагал собой!
Он выпрямился и вперил взгляд в воду. Мысль о том, что другие будут за него отчитываться, вписывать его в сводки и анкеты, причислять, отчислять и подвергать анализу, внесла успокоение в его душу. И он пригнул…
Прыгнул и чуть не разбился. Глубина воды у берега была восемьдесят сантиметров, а не три метра, как писалось во всех сводках…
Перевод Н. Лабковского.
КОНЕЦ МЕЛАНХОЛИИ
Налбантов ни за что не позволил бы себе смотреть в течение получаса, как голуби разгуливают за окном по карнизу, если бы не чувствовал себя утомленным. Он так устал, что ему даже лень было думать о причине усталости. Он сидел за письменным столом и блуждающим взглядом следил за происходящим по ту сторону стекла.
Осторожный стук в дверь слегка отвлек его от меланхолических мыслей. В комнату вошел высокий худой мужчина с бледным лицом и холеными руками пианиста.
— Здравствуйте, — сказал он. — Вы интересовались мной?
Налбантов оглядел его.
— Кто вы?
— Я — наушник, — поклонился вошедший и протянул руку. — Очень приятно.
— А мне неприятно. — Налбантов скрестил руки
