Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
Горестно кивая, Чистоплюйцев слушал. Лицо Филимона Христофоровича сегодня представлялось ему другим – более милым, трогательным. Серый жесткий волос ёжиком торчал на крупной голове Боголюбин и создавал такое ощущение, будто человек напуган кем-то или чем-то раз и навсегда. С нижнего правого века протянулся по щеке прямой белёсый шрам – точно раскаленная слеза однажды выпала из голубого глаза и обожгла щеку. И то, что он постоянно ёрничал и насмехался над всем – просто прикрывало в кровь ободранную душу…
И вдруг они – почти одновременно – замолчали.
– Что это? – через минуту спросил один.
– Без понятия… – сказал другой.
– Перекати-поле?
– Не похоже.
Сверху – по наклонной поверхности – навстречу путешественникам двигался круглый странный предмет, гонимый легким ветром. Прозрачно-синий на фоне горизонта, предмет казался перекати-полем.
Но когда они увидели вблизи маленький школьный глобус, побитый ураганом, весь в царапинах, вмятинах – сердца обожгло тихой болью…
Остановивши катящийся глобус, они стали его рассматривать и удивляться. Бог ты мой! Откуда? Кто на месте бывших Янтарных беловодских берегов подрисовал пустыню и чётко написал: сухой потоп…
Потрясенный прочитанным, сжимая в объятьях прообраз планеты, Чистоплюйцев опустился на полуденный жаркий песок и, не скрывая слёз, запричитал:
– О горе, горе… Сколько лет назад мне говорил Христос: «Современный апокалипсис уже не за горами!»
– Кто? Христос? – Боголюбин задумался. – Нечто подобное он говорил, но говорил, по-моему, не тебе, не Ивану, а Иоанну Богослову на острове Патмос.
Чистоплюйцев был приятно поражён таким точным знанием «Священной истории».
– Нет, Филимон, поверь! Это мне – Ивану-Иоанну говорил Христос… Он говорил мне много мудрых мыслей… Я видел Бога! Видел близко! И видел так же ясно, как вижу тебя. Он говорил мне, что сидеть, сложа руки в наше трудное время – страшнее греха не придумаешь. Он говорил, что нужен глас в пустыне… Иди, он говорил, тверди, пусть люди знают, пусть они тебя считают сумасшедшим: скрепи своё сердце и делай для них своё дело… Ах, боже! Ведь этого потопа можно было избежать. Я кричал в пустыне, да! На Руси не все караси, есть и ерши. Ершился, было время, да пообломали мне иголки. Струсил! Сбежал!.. Сначала в жёлтом доме отсиделся, потом за границей… А здесь только того и ждали вертопрахи да антихристы!.. Предатель я… Иуда! И нету, нету, нету мне прощения!
Частые слёзы капали на глобус… Жёлтая акварель – пустыня на месте беловодского моря – разжижалась и понемногу проступала голубизна.
Заметив это, Чистоплюйцев подытожил, поднимаясь и вытирая веки:
– Теперь только слезами и наполнишь это море. Христос говорил мне когда-то об этом… Ну что же? Слезами, так, значит, слезами. Лишь бы не кровью, вот чего боюсь.
* * *
Солнце пекло, песок всё больше накалялся. Вздымалось и текло расплавленным стеклом по горизонту медленное марево, и начинали расти миражи среди рукотворной пустыни: бригантина двигалась под белоснежными парусами; зелёные луга цвели и пахли после тёплого дождя – весёлым, винным чем-то, благоуханным, что можно ощутить только однажды в юности, когда в стогу ночуешь не один. Мелькали пёстрые платки, рубахи косарей. Ароматом веяло высокое Древо Жизни – ветки долу клонились от яблок. Рожь колосилась от края до края пустыни. Стрекозы жужжали и ласточки реяли по-над колосьями. И поднимался к небу вдалеке белый-белый стройный храм во ржи… А дальше снова – камни, сушь, тоска и оглушительный угарный морок вселенской пустыни, изредка оживленный призрачным образом Христа: то здесь, то там сутуло сидел он на камнях, некогда бывших подводными скалами, теперь занесенными тучей песка. Что думал он? О чём он горевал, жилистым замком сцепивши руки и глубоко под землю «заронив» печальные великие глаза? Что думал он, о том и говорил:
– Как видно, я ошибся в вас, народы. Вы не достойны жизни на земле. Я подарил вам райские сады, а вы? Песком засеяли планету. Нет, я ошибся в вас. И мне придётся ошибку эту скоро исправлять!
– Ты подожди, Христос, не торопись. Я, Чистоплюйцев, жалкий раб, конечно. Но я тебя прошу – не торопись! Дай срок, и мы исправимся, поверь!
– Какой тут срок? Все сроки позади.
– Неужто все?
– По крайней мере – твой.
– Я это знаю, но я тебя прошу за всех людей!
…Длинноногий Филимон Христофорович напористо шёл впереди. Останавливался, терпеливо поджидал напарника.
– Ты чего там бормочешь, Иван? Опять сочиняешь стихи?
Чистоплюйцев спотыкался, падал, не выпуская глобуса из рук. Многочасовая беспощадная жара губила его. Глаза сверкали сухо, отстранённо. Вены вспухли на висках, на переносице и пульсировали с дикой частотой – это было заметно по редким бисерным капелькам пота, когда они стекались в ложбинку переносицы и мелко-мелко вздрагивали. Давление у Чистоплюйцева продолжало расти, грозя гипертоническим кризом. Сердце металось раненой пичугой, и нестерпимо голова болела – как железным обручем стянули…
К вечеру он свернул со следа Боголюбина. (Какую-то записку перед этим написал). Прошёл ещё немного и опять рухнул в песок.
Лётчик приблизился, наклонился над ним.
– Иван, – спросил тревожно, – ты куда направился? Что? В церковь?.. Опомнись! В этой стране церквей теперь не сыщешь днем с огнем! Тем более – в пустыне! Что?.. Белый храм во ржи? Где?
– Да… – прошептал Чистоплюйцев, лежа на спине и глядя в милое русское небо. – Мне бы только до белого храма дойти… недалече осталось. У меня, Филимон Христофорыч, есть много золота… для Негасимой Свечи. Я не с пустыми руками приехал сюда. А ещё – бумаги… Очень важные… Как сухой потоп остановить… Как сказку на Земле в живых оставить. Я, должно быть, не дойду. Граф Чистоплюйцев спёкся. Вы уж не серчайте. Я не помирать сюда стремился… Эх, Россия! Русь! Как жалко… Сорвите мне, пожалуйста, хотя бы один колосочек ржаной… Возле белого храма… И почитайте Бунинское… Помните? – Иван Иванович подсказал несколько строк, умиротворенно улыбаясь небу и ласково поглаживая глобус.
Боголюбин – потомок церковнослужителя – стоя на коленях перед умирающим, отпевал его русским печальным стихом:
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
День настанет – Господь сына блудного спросит:
Был ли счастлив ты в жизни земной?
И забуду я всё, вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав.
И от сладостных слёз не успею ответить,
К милосердным коленям припав!
– Хорошо, спасибо, – шептал Чистоплюйцев растрескавшимися губами; кровь проступала и последние слова его были жаркими, красными. – Спасибо, милый. А теперь, пожалуйста, оставьте меня одного. Я хочу побыть наедине с Христом. Он здесь, неподалеку… Он меня ждет… Он всех нас ждёт, но вам ещё не время. А мне пора. Простите и прощайте!..
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
