– Покушаться на меня! За что? Я только что занял трон и никому, по крайней мере сознательно, не причинил никакого зла!.. Кто же эти люди, господин кардинал?
– Кто же еще, как не проклятые еретики – гугеноты!
– Опять еретики! – вскричал король. – А вы не ошибаетесь?
– Увы! На сей раз никаких сомнений.
Король, видимо, был раздосадован – ведь беспощадная действительность оборвала его радостные грезы. Его дурное настроение сразу же отразилось на Марии. Один только герцог де Гиз был совершенно спокоен и невозмутим.
– Но почему меня так возненавидел мой народ? – обиженно проговорил Франциск.
– Я же вам доложил, государь, что мятежники – сплошь гугеноты.
– Но от этого они не перестают быть французами. Господин кардинал, я передал вам в руки власть, чтобы вы сделали ее действительно благословенной, а теперь я вижу вокруг себя только жалобы и недовольство!
– О, государь! – с упреком воскликнула Мария.
– Однако, государь, несправедливо возлагать на нас ответственность за то, в чем повинно наше время, – сухо отозвался кардинал.
– Но я бы хотел, – вспыхнул молодой король, – на время отказаться от вашего содействия, чтобы понять наконец, кого так не любят – вас или меня!
– О, ваше величество! – снова упрекнула его Мария Стюарт.
Король замолчал, поняв, что зашел слишком далеко.
После ледяного молчания опять заговорил Карл Лотарингский, и в тоне его, полном достоинства, прозвучала незаслуженная обида:
– Государь, поскольку наши усилия не признаны, мы, как верноподданные и преданные ваши родичи, считаем необходимым уступить свои посты более достойным и более удачливым лицам.
Смущенный король молчал, а кардинал, выдержав паузу, продолжал:
– Вашему величеству остается только сообщить нам, кому именно нужно сдать наши дела. Что касается меня лично, то заменить меня несложно. Вы можете остановиться на канцлере Оливье, или на кардинале де Турнон, или на господине д’Опиталь…
Мария Стюарт в отчаянии закрыла лицо руками, а Франциск уже готов был раскаяться в своей ребяческой выходке.
– Но должность великого магистра и руководителя военными делами, – не унимался Карл Лотарингский, – требует столь удачного сочетания выдающихся способностей и блестящей известности, что, помимо брата, я могу назвать лишь двух особ, достойных этого поста. Тут возможен господин де Бриссак…
– Бриссак! Он вечно ворчит, вечно недоволен! – заметил король.
– А затем – господин де Монморанси. Он не столь даровит, но все же известен.
– Э, – снова возразил Франциск, – коннетабль слишком стар и слишком пренебрегал мною, когда я был дофином. Но почему, господин кардинал, вы не вспоминаете о моих прочих родных, о принцах крови, в частности о принце Конде?
– Государь, я с горечью должен сообщить, что в списке главарей заговора на первом месте имя Конде!
– Не может быть! – поразился король.
– Государь, так оно и есть!
– Значит, настоящий заговор против государства?
– Государь, это почти мятеж! И ныне, когда вы освобождаете нас от столь тяжелой ответственности, мой долг – просить вас назначить нам преемников как можно скорей, ибо протестанты будут под стенами Блуа через несколько дней.
– Дядя, что вы говорите! – ужаснулась Мария.
– Сущую правду, государыня!
– Много ли их, мятежников? – спросил король.
– По слухам, около двух тысяч… Ну, а теперь мы оба, герцог де Гиз и я…
– Как, – перебил Франциск, – и в такой опасности вы оба хотите меня покинуть?
– Но если я не ошибаюсь, именно такова была воля вашего величества…
– Что же вы хотите? Мне было действительно досадно, что из-за вас… что у меня столько врагов!.. Но, милый дядя, довольно об этом, расскажите мне подробней о дерзком мятеже… Как вы намерены его предотвратить?
– Нет уж, увольте, государь, – все еще с обидой ответил кардинал, – после того, что мне довелось услышать от вашего величества, пусть лучше другие…
– Дорогой дядюшка, я вас прошу забыть о мимолетной вспышке, о которой я сам сожалею, – сказал Франциск II. – Или мне надобно извиниться? Просить прощения?
– О, государь, после того как вы вернули нам свое драгоценное доверие… – начал было кардинал.
Но король, не дав договорить, протянул ему руку:
– Полностью! И от всего сердца!
– Мы только теряем время, – веско произнес герцог де Гиз.
Это были первые слова, сказанные им с начала разговора.
Он выступил вперед, как бы считая все ранее происходившее своего рода скучным прологом, в котором он снисходительно предоставил кардиналу играть ведущую роль. Теперь же, когда с болтовней покончено, он брал инициативу в свои руки.
– Государь, – объявил он королю, – вот каковы обстоятельства: на днях две тысячи мятежников под начальством барона Ла Реноди и при поддержке принца Конде должны ринуться из Пуату, Беарна и прочих провинций к Блуа, дабы завладеть им и похитить ваше величество!
У пораженного Франциска вырвался гневный жест. Мария Стюарт охнула:
– Похитить короля!
– И вас вместе с ним, государыня, – продолжал герцог. – Но не извольте беспокоиться, мы не дремлем.
– Что же вы намерены предпринять? – спросил король.
– Мы получили сведения час назад, – ответил герцог. – Чтобы быть в полной безопасности, вы должны нынче же покинуть беззащитный Блуа и направиться в хорошо укрепленный Амбуаз.
– Куда? В Амбуаз? В эту мрачную крепость? – спросила королева.
– Ребенок! – гневно взглянул герцог на свою племянницу и добавил: – Так нужно, государыня.
Тогда возмутился король:
– Значит, нам бежать от мятежников?
– Государь, – возразил герцог, – нельзя бежать от врага, который даже еще и не объявил войну. Пока мы ничего толком не знаем о преступных замыслах бунтовщиков. Но так или иначе, мы не избегаем сражения, а только меняем его место. И я буду просто счастлив, если мятежники последуют за нами до Амбуаза.
– Но почему? – спросил король.
– Почему? – высокомерно улыбнулся герцог. – Потому, что таким образом мы можем раз и навсегда покончить с еретиками и ересью, потому, что настало время бить уже не на театральных подмостках, потому, что я отдал бы два пальца на руке… на левой руке за то, чтобы довести до конца эту решительную борьбу, которую безумцы затевают против нас.
