Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 156
А Манька – это значит Маша Распутина.)
И Феликс потом свое происхождение подтвердил.
– Дай, – говорит, – на пару дней «Слепящую тьму».
Его там заинтересовал один материал. Называется «Колымский трамвай». Примерно на полторы страницы.
Я говорю:
– Ну, ладно. Бери за пять.
У меня эта книга идет за семерик.
Но он так все равно и не купил.
– Зачем, – улыбается, – покупать, когда существует ксерокс.
Пошел и эти полторы страницы переснял на один лист. И всего за десять центов.
И Виталик нас однажды застукал. Как мне Феликс пожимал петушка. И как-то даже весь побледнел.
– Откуда ты, – спрашивает, – его знаешь?.. – а у самого чуть ли не заплетается язык.
– Да, – смеюсь, – ниоткуда. Просто, – объясняю, – клиент. Что, – улыбаюсь, – твой кореш?
Но Виталик уже пришел в себя.
– Кто это тебе, – прищуривается, – сказал?..
А Феликс опять подошел и снова давай листать мою книжку.
Я ему говорю:
– Ну, хочешь, тебе надпишу?
И сам даже испугался: ну, все, думаю, влип.
Но Феликс пришел мне на помощь.
– Да, – говорит, – не стоит.
У него, объясняет, маленькая жилплощадь. Да и книжная полка, улыбается, не резиновая.
– Уже, – говорит, – некуда ставить.
А книжка у меня форматом всего с брошюру. Так что на полке ей никак не устоять. Разве что засунуть в какое-нибудь пособие.
А когда мне совсем уезжать, вдруг у меня и спрашивает.
– Ты, – говорит, – сколько у Коли получаешь?
И я почесал затылок.
– Ну, сколько… в день баксов примерно так восемь… Ну, – уточняю, – девять…
А на самом деле пятьдесят.
Он говорит:
– А я тебе кидаю шестьдесят. Ты, – спрашивает, – где в Питере стоишь?
– Да когда как… Иногда, – говорю, – на Невском, а иногда – в Петропавловской крепости.
– А когда, – спрашивает, – летишь?
– А лечу, – говорю, – послезавтра.
Ну, а он через две недели.
– Уже, – улыбается, – девятнадцать лет не был в России… Будешь, – говорит, – иметь дело с букинистами…
Он меня в Питере найдет. И все объяснит. Ему нужны книги по металловедению… Горячая штамповка… матрицы…
– Ну, да, – улыбаюсь, – понятно.
А самому уже и не до смеха.
Наверно, решил, что колеблюсь.
И вдруг достает у себя из-за пазухи «Ледокол».
– Вот, – показывает, – смотри…
А там такая дарственная надпись.
«Моему Учителю Феликсу Чернову от благодарного ученика. Виктор Суворов»
Хотел меня взять на гоп-стоп. А я об этой знаменитой надписи уже наслышан. Еще с позапрошлого года. – Понимаешь, – говорю, – для тебя он Суворов… А для меня он прежде всего… друг народа… Хотя, – соглашаюсь, – и генералиссимус.
В тяжелую минуту жизни
1
Ознакомившись с моим «клеветническим пасквилем» про маму, Ленечка не остался передо мной в долгу.
Где-то в середине шестидесятых возвращается он из Москвы в свою Одессу, ну и с соседом по купе раскатали бутылку «Столичной». Сосед вытаскивает из чехла гитару и, «подтянув на ней колки», так задушевно своим «тихим голосом поет». Потом открывают вторую, и Леня ему начинает свой рассказ.
Это было еще в 53-м. Леня тогда служил в армии. И как раз дело врачей. Леня стоял на посту – и вдруг два пьяных амбала.
– Ну, што, – ухмыляются, – жидяра, попался!..
Мол, давай, падла, колись, зачем, сука, хотел отравить товарища Сталина?!
Леня на них смотрит и молчит.
– Ты, што, б. дь, глухой?.. – и, продолжая пошатываться, все на него надвигаются и надвигаются…
А Леня все на них смотрит и продолжает молчать.
Потом предупреждает.
– Еще один шаг, – улыбается, – и буду стрелять…
Но амбалы ему не поверили.
– Мы щас тебе, – смеются, – Хаим… сотворим обрезание… – и подступают к нему уже почти впритык.
И Леня тогда не выдержал и дал им по ногам очередь…
Ну, тут, конечно, все сбежались и давай Леню вязать.
И потом состоялся суд, и Лене впаяли червонец. И Леня его отмантулил под Салехардом от звонка и до звонка.
Сосед его все слушает и снова «берет гитару»…
И перед тем как уже расставаться, побратались.
А через год Леня смотрит кинофильм «Вертикаль» и узнает в своем соседе Владимира Высоцкого.
2
Завтра мы улетаем, и Ленечка мне принес целый саквояж со шмотками.
– Сын, – объясняет, – растолстел.
Уже и некуда вешать.
– Да ты, – говорю, – Леня, чего?..
И в знак протеста чуть ли не замахал руками.
Но он даже и не хочет слушать.
– Ты меня, – говорит, – Толя, обижаешь…
Пришлось выбросить белый флаг, и буду теперь «как лондонский дэнди». На следующий год приеду, и конопатый полицейский, увидев на мне оранжевую кожанку, вместо того чтобы меня обшмонать, возьмет под козырек.
Ставит на стол бутылку и вместе с бананом протягивает пластмассовый стакан. Похоже, что коньяк.
И тоже теперь побратались.
Воротишься на родину
Мы заработали в Америке две тысячи баксов. Конечно, копейки, но тоже ведь на дороге не валяются.
И вот вернулись в Питер.
Ленка мне говорит:
– Давай под паркет.
И, приставив к паркетине отвертку, уже приготовила молоток.
Но я ее остудил.
– Так же, – смеюсь, – сразу и накнокают.
И все двадцать купюр засунул между страницами в свои книжки. Их у меня скопилось несколько тысяч. А в какие, по запарке и запамятовал. Стали все перетряхивать и в результате одной купюры так и недосчитались. А это – месяц работать. В лучшем случае – недели две-три.
А на следующее утро вышел со своими трудами на Невский. Целый день простоял и уже собрался уходить, как вдруг прибегает взволнованный ветеран.
– Это, – спрашивает, – не ваши? – А у самого чуть ли не трясутся руки. И протягивает мне моего «Мальчика с одуванчиками». А там – эти несчастные сто долларов.
Надо было ему отстегнуть. Хотя бы нашу деревянную пятихатку. А я стою и все никак не могу успокоиться. А когда пришел в себя, то уже никого.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 156
