Ты уверен, что хочешь выслушать меня?
— Да, да.
— Мое преступление состоит в том...
— Ну, Норман, ну же...
— ...что я дезертировал из Легиона.
С оглушительным грохотом Пис уронил свою кружку на каменный пол. Потеряв дар речи, он глядел на макушку склоненной в отчаянье головы Нормана, но тут бармен, выскочив из-за стойки, вцепился ему в воротник.
— Вот что, вы двое! Вон отсюда! Я следил за вами с тех пор, как вы уселись рядышком, и такие мне в заведении не нужны!
— Случайность, чистая случайность,— бормотал Пис, чей разум все еще раскручивал нисходящую спираль недоверия. Он засунул две полученные от Нормана десятки в карман рубашки бармена, чем убедил его вернуться на свой пост.
Бармен собрал осколки, выдал последнее предупреждение о держании друг друга за руку и удалился, несколько раз гневно обернувшись.
Пис постучал по голове Нормана суставом указательного пальца.
— Посмотри на меня, Норман,— прошептал он,— ты же не будешь обманывать старину Уоррена...
— Это святая правда.
— Но послушай, Норман! Дезертирство из Легиона — это такой пустяк, что и волноваться нечего! Каждый рядовой мечтает об этом! Это его единственное желание!
— Рядовые, да от них ничего другого и не ждут...— Норман наконец-то поднял глаза на Писа. Лицо его было пунцовым от стыда.— Но я-то был офицером!
— Офицером?— переспросил Пис и замолк, пытаясь найти для этой новой информации место в сложнейшей головоломке своей жизни. Однако его собеседник уже впал в исповедническое настроение и не мог остановиться.
— ... и не просто офицером. Я — лейтенант Норман Найтингел, единственный сын самого генерала Найтингела! Мои предки безупречно служили Легиону два столетия... ДВА СТОЛЕТИЯ! Два века генералов и маршалов, битв и подвигов, медалей, славы и величия! Можешь ли ты представить, какой груз — невыносимый груз — наложила на меня семейная традиция!
Пис отрицательно замотал головой, частью — потому что это от него и ожидалось, частью из-за ощущения, будто мозг ему выжигают каленым железом.
— Почти с той самой минуты, как я родился, а уж с колыбели — точно, меня готовили к службе в Легионе. Отец никогда не говорил со мной ни о чем другом. Жизнь моя была посвящена Легиону, и самое ужасное... что мне этого не хотелось. Я мечтал о другом.
Норман замолк и, судя по всему, погрузился в размышления о сыновней непочтительности.
Пис был рад и этому, потому что жжение в его мозгу усилилось и перед мысленным взором начали одна за другой возникать картины: дом в колониальном стиле, с белыми колоннами; седовласый мужчина с суровым лицом, в безупречной форме генерала Космического легиона; прелестная женщина, чья сдержанность была столь совершенна, что казалась враждебностью, и чья осанка ни в чем не уступала безукоризненной офицерской выправке ее мужа. Это были картины его собственного детства, и Пис начал догадываться, почему памятевы-водитель на призывном пункте выжег ВСЕ его прошлое. Если вся жизнь его была пропитана традициями Космического Легиона, вина в предательстве семейной чести была всеобъемлющей. Каждый запечатанный в его памяти случай, каждая мельчайшая деталь детства стала ключом к сущности преступления. Поэтому машина с электронной скрупулезностью изъяла ВСЕ.
Однако тайна его жизни раскрылась, но вместо нее уже выросла другая.
— Да, Норман, не позавидуешь тебе...
Конечно, с таким воспитанием можно презирать себя за самовольную отлучку, но зачем возвращаться в Легион рядовым? Тебе нет нужды избавляться от воспоминаний. Вернись в Легион, и ты уже не дезертир, тебе нечего волноваться! Это так просто!
— Просто! Он говорит!— Норман издал жутковатый смешок, и, казалось, это плачет сама его истерзанная душа.
— Разве не так?
— Если бы ты только знал!
— Ради всего святого!— Пис из последних сил боролся с нетерпением, понимая, что находящегося в таком состоянии собеседника торопить опасно.— Расскажи мне, Норман!
— Если в том,— ответил тот, возбужденно хватаясь за стакан,— что я не просто сбежал, я струсил и дезертировал в бою. Даже для генеральского сынка это — серьезное преступление.
— И вправду,— согласился Пис.— Но все-таки наш... твой отец мог вмешаться...
Норман отрицательно покачал головой.
— Ты просто не понимаешь...от человека, НЕ ВОСПИТАННОГО В АРМЕЙСКИХ ТРАДИЦИЯХ, я этого и не ожидал. Нет такого способа, которым можно было бы смыть это пятно с фамильного знамени. Но, запомни, не репутация семьи тяготит меня, а чувство вины. Моей собственной, выбитой в мраморе и отполированной вины. Мне стыдно за то, КАК я дезертировал.
— Расскажи!— потребовал Пис, игнорируя леденящее предчувствие.
— Не могу. Мне кажется, я вообще ни с кем не смогу об этом разговаривать.
На этот раз неподатливость Нормана вызвала у Писа скорее чувство облегчения, чем раздражения.
— Ну ладно, ты дезертировал перед лицом врага. Что было потом?
— Мы сражались на Аспатрии... Бывал там?
Пис сделал вид, что копается в памяти.
— Да, однажды мне довелось провести там отпуск...
— Наверное, это было уже после того, как восстание кончилось... В мое время, в восемьдесят третьем, война еще шла и во всеобщей неразберихе я ухитрился добраться до Точдаун-сити. Конечно, военная полиция разыскивала меня, но у меня было найдено убежище. Жил я припеваючи, денег хватало, но потом появились какие-то непонятные существа, которых назвали оскарами, и вот они-то и начали охотиться за мной. Тебе приходилось когда-нибудь слышать про оскаров?
Сердце Писа сжало стальным обручем.
— Приходилось... Что им от тебя было нужно?
— А черт их разберет... Казалось, они просто ЗНАЮТ, что я совершил преступление — лично я уверен, что они могут читать мысли.
Вообще, это было что-то неописуемое — я наткнулся на них в темноте, и они вроде бы как взглянули мне в душу... своими рябиновыми глазами.
— Говоришь, это было в восемьдесят третьем?— Пис нахмурился, сопоставляя даты.— Сейчас — восемьдесят шестой... Ты не похож на человека, который три года скрывается от полиции!
— Я и не скрывался,— Норман загадочно улыбнулся.— Но объяснение настолько фантастично, что ты не поверишь!
— Поверю! Я всему поверю! Расскажи мне, Норман!
— Я просидел в своей комнатке целый день, жутко проголодался и решил устроить себе праздник то ли в ресторане, то ли ночном клубе под названием "Голубая лягушка". Все там невероятно дорого, но кормят вкусно... кроме рыбных блюд. Вряд ли ты когда-нибудь туда попадешь, но если вдруг случайно... не заказывай омара!
— Не буду,— успокоил его Пис.— В ту ночь ты и встретился
