его посильнее, до хруста, раздавив хрупкое тельце.
{Не лишай меня радости… Это ведь и твой сын… твой последний оставшийся сын… Подумай, что ты делаешь? Ты убиваешь своего ребенка!}
- Да, знаю, - перед глазами встает другое лицо. – Чужих детей убивать легче.
И сжимает кулак.
И вздрагивает от боли.
Истошный вой разнесся над землею, заставив вздрогнуть все вокруг. Вой женщины. Вой богини. Вой Смерти. И, казалось, вся земля, весь мир подхватывает этот вопль.
{Ты-ы-ыы…как ты мо-о-ог! }
Мужчина опустил руку. Нашел взглядом тело на снегу. Разжал пальцы. В снег упал обрядовый кинжал, на котором еще не высохла кровь.
- Мог, - шевельнулись губы.
Мир содрогнулся. Яркая молния пронзила небо, раскалывая его надвое. И в блеске молнии проступил силуэт всадника с огненным мечом.
{- Свершилась воля богов!}
И, оборвав крик, упала тишина.
А где-то там немертвый пес взвился вверх в очередной раз, своим телом закрывая спину хозяина и друга. Он уже не раз спасал ему жизнь, но слишком много было стрел, копий и топоров. Вот и сейчас целый ливень стрел обрушился на человека и пса-нежить. Пес поймал несколько из них, но одна проскользнула мимо и нашла свою цель.
Стрела попала, застряв в боку, но бой продолжался. Пес все еще сражался, но что-то в нем надломилось, и вот чей-то удачный удар топора отрубил ему лапу у самого плеча. Боли не было, крови – ни капли, но на трех ногах пес уже не может прыгать так, как прежде. Совершив очередной скачок и остановив очередную стрелу, он приземляется неловко, теряя равновесие. Миг – и он снова на лапах – на всех трех лапах, - но этого мига судьбе хватило. Над его головой чье-то копье бьет человека в спину. Тот падает, пытается подняться, но нет…
И тогда пес-нежить встает над его еще живым телом. Он больше не прыгает – нет сил. Он лишь крутится на месте, своим телом, зубами, хребтом ловит стрелы и топоры, которыми нападавшие пытаются добить упавшего, но рассыпается в пыль и пепел в тот миг, когда останавливается сердце, ради которого он был когда-то оживлен.
И я почувствовал этот миг. Но не прервал молитвы и даже не поднял головы, склонившись перед двумя телами, юноши и девушки. Лишь некоторое время спустя услышал, понял, догадался, что ко мне подошли люди. Молча встали рядом. Я знал, чувствовал их присутствие… и никогда еще не чувствовал себя таким одиноким.
ЭПИЛОГ.
Ну, вот все и… закончилось. Ты – там. Я – здесь. Не знаю, что будет дальше. Как я буду… как мы все будем… друг без друга.
Ты… прости меня. За все. За то, что было и… чего не было. Я знаю, что был плохим отцом… Прости.
И прощай.
- От ее высочества. Срочно. Вас приглашают…
Я оглянулся, встретив взгляд курьера, взял протянутый им пергамент. Машинально сломал печать, не вникая в смысл написанного, пробежал глазами строчки. Приглашение во дворец. Уже? Так скоро? Прошли всего сутки после того, как остатки потрепанной, но непобежденной армии вернулись в столицу. Еще не проведены все поминальные службы, еще не оплаканы все погибшие. Еще не все получили награду и не решили, как жить дальше.
Я обернулся. Бросил взгляд через плечо на свежую могилу. Я буду приходить сюда каждый день, сидеть на камне, глядя на имя, высеченное на нем и разговаривать с тем, кто никогда мне не ответит. Да, некромант может вызвать душу с вересковых пустошей. Да, он может снова узреть ее посмертный лик и даже услышать призрачный голос, но я не стану этого делать. Как и отправлять тело в родовую усыпальницу герцогов Беркана. Хватит с них и одного тела. Незачем увеличивать скорбь. Ее и так слишком много в этом мире.
Я сюда еще вернусь. Но сейчас…
Дворец был погружен в траур. Весть о смерти королевы Августы настигла нас на полпути, и тогда я, полностью погруженный в свою боль, даже не смог ее осознать. Лишь кивнул, когда услышал горестную весть. Хватало и других забот. Принц Богумир был ранен в бою. Кто бы мог подумать, что семнадцатилетний мальчишка вдруг окажется таким… Руку целителям удалось спасти. Но все в один голос твердили, что двигать ею он никогда не сможет. И, проходя в ворота, я ждал упреков от Ханны Данской. О том, что королева заключена в башню и не выйдет оттуда до самой смерти, я тогда еще не знал.
Но, стоило назвать свое имя, как меня провели не на ее половину. Мы свернули в покои, которые прежде занимала королева Августа. Но в таком случае, зачем я здесь?
Двери отворились, и сидевшая в кресле женщина порывисто поднялась мне навстречу. Она меня ждала.
Принцесса Мирабелла изменилась, словно прошло не три месяца, а, по меньшей мере, пять лет. По-прежнему в строгом наряде, она сейчас гораздо больше напоминала королеву Либушу, как будто портреты матери писались с дочери.
- Пра Груви.
- Ваше… ваше высочество?
- Я вас ждала. Я все знаю. Примите мои…соболезнования.
Я промолчал. Что тут можно сказать?
- Я… я приняла решение никогда не выходить замуж. И не иметь детей. В память о…о том, что… О том, чего никогда не будет.
Я молчал.
- Моя сестра, королева Августа…- с запинкой продолжала она, - перед… перед с-смертью написала… Она назвала меня своей преемницей. И я… я намерена исполнить волю покойной… покойной сестры. Но я… не стану настоящей королевой. Я…
Она оборвала сама себя, обернулась на боковые двери и несколько раз хлопнула в ладоши.
Они отворились. В зал вступила молодая крепкого сложения миловидная женщина, несущая на руках сверток. В молчании она приблизилась и встала между
