Никколо Макиавелли за пределами Италии. Это был вопрос, типичный для сторонника А. Грамши, и я посвятил ему небольшое исследование, вышедшее в свет в 1965 г. и повторно опубликованное в 1995 г. в переработанном варианте. В основе этой работы лежала идея Грамши о космополитическом влиянии итальянских мыслителей. Затем я перестал заниматься историей Нового времени, чтобы сконцентрировать внимание на современной истории, чем я сейчас и занимаюсь[483].
Надеюсь, читатель простит мне это предварительное отступление автобиографического характера, так как мне показалось уместным представить в общем мои материалы, интересы и темы, из которых вырос данный труд. Его замысел явно основан на «Тюремных тетрадях» А. Грамши, и от читателя, знакомого с этой работой, не скроется, что некоторые темы повторяются: отношения между городом и деревней, экономико-корпоративный характер коммуны и буржуазии в итальянских городах, космополитическое влияние итальянских мыслителей и т. п. Все эти темы текут сквозь мое сочинение, как подземные реки. Однако это не означает, что я просто проиллюстрировал серией «примеров» тезисы и утверждения из «Тюремных тетрадей». Впрочем, в такой детальности не было бы смысла, поскольку сами «Тетради» необходимо читать не как энциклопедию, а как руководство к действию. В частности, я направил все свои усилия на проверку и, возможно, модификацию изложенных в этой книге гипотез, основываясь на достижениях и прогрессе исторических исследований, которые имели место после смерти Грамши как в Италии, так и за границей.
Работу по проверке и критической адаптации к современности необходимо провести и сейчас, накануне переиздания «Истории итальянцев» через 30 лет после ее первой публикации в Италии в 1968 г. Для книги по истории такой срок очень большой, тем более что с того времени постоянно появляются новые исследования, содержащие важные результаты. Ограничиваясь только Италией, я отмечу такие работы, как «История современной Италии» в 11 томах Джорджо Канделоро[484], а в 1968 г. были опубликованы только первые пять томов этого труда; биография Кавура, написанная Розарио Ромео[485]; биография Муссолини, созданная Ренцо Де Феличе[486]; монументальное исследование Франко Вентури о XVIII в.[487]; история ИКП Паоло Спириано[488]; множество других работ, которые я, естественно, использовал, хотя лишь частично. С другой стороны, вспомним, что школа «Анналов», только начавшая свою деятельность в то время вместе с британской школой «социальной истории», сегодня очень известна, даже влиятельна в Италии и, без всякого сомнения, позволила открыть новые горизонты для исторических исследований — от демографии до истории «менталитета». При этом не забывается экономическая история, а совсем недавно началось изучение истории женщин.
Для публикации моей книги, которая впитала бы в себя все предыдущие учения, потребовалось бы полностью переписать ее. И если бы мне было нужно пуститься в такое предприятие, я бы сохранил ее структуру и организацию, но изменил бы суждения по некоторым вопросам, а подчас и целые главы. В помощь читателю я попытаюсь уточнить со ссылками и общими примерами основные идеи моего труда.
Для начала хочу объяснить первые строки введения. Когда я писал, что «история итальянцев нашего тысячелетия немыслима в отрыве от европейского контекста» и что я собирался описать «часть истории Европы», таким образом мотивируя принятую периодизацию, я намеревался сразу дистанцироваться от любого «провинциального» подхода к истории. Под ним я понимаю не ту интерпретацию истории Италии, свойственную XIX в., в частности эпохе Рисорджименто, согласно которой история страны сводится к длительному процессу созревания идеи Рисорджименто и национального единства, и уж менее всего я ссылаюсь на националистическое искажение, привнесенное в толкование этого подхода фашизмом. Чтение трудов Б. Кроче и А. Грамши, а также моих учителей Карло Моранди и Федерико Кабода, сделали мне прививку от подобных рисков. В большей степени я ссылаюсь на периодически возникающие радикальные интерпретации типа «антиистории Италии» (название старой книги Фабио Кузина[489]), общая идея которых заключается в представлении итальянской истории как череды «упущенных возможностей»: протестантская Реформация, распространению которой на Апеннинском полуострове преградила путь католическая Контрреформация; Рисорджименто, которое так и не достигло своих целей экономического и социального обновления и, наконец, движение Сопротивления, преданное или погрязшее в «преемственности» либо переделе власти политическими партиями (il consociativismo)[490]. В свете подобных интерпретаций прежде всего «оригинальный характер» истории Италии означал бы преемственность, если не консерватизм. Совсем недавно историк Р. Романо говорил о «наследии пятнадцати столетий»[491], которые продлились до недавнего времени и характеризовались преобладанием «феодального» элемента.
Меньшую стойкость я проявил против «соблазнов», предлагаемых таким «радикальным» историографическим подходом, и сопротивляться этому не смог. Впрочем, как и сейчас, я был убежден, что большинство проблем, составляющих и сегодня предмет дискуссий, видится по-иному и точнее, если их рассматривать в европейской перспективе, и более широкий горизонт позволяет историку избежать националистической риторики и обвинений. Приведу несколько конкретных примеров.
Проблема роли города в итальянской истории занимает значительное место в размышлениях А. Грамши. Ею давно интересовались знаменитые ученые — от Жана Шарля Леонара Сисмонда де Сисмонди и Карло Каттанео, о работах которого Грамши имел лишь отдаленное представление, до Вернера Зомбарта и Анри Пиренна. Согласно точке зрения этих авторов с некоторыми нюансами, город являлся прекрасным фактором развития, основной действующей силой раннего расцвета торговли и «капитализма» в итальянской экономике. Напротив, у Грамши мы находим суждения, которые ставят под сомнение это классическое толкование. Так, он пишет: «Урбанизация в Италии не представляет собой специфического явления, порожденного только лишь развитием капитализма и крупной промышленности»[492]. Автор также ранее отметил: «Единого схематического типа отношений между городским и сельским населением не существует, особенно в Италии»[493]. Далее он продолжает: «Это общее отношение (между городом и деревней. — Ред.)… в действительности является очень сложным, и формы проявления (его. — Ред.) внешне выглядят очень противоречиво.»[494].
Самые последние работы по историографии не преминули отметить эти идеи Грамши, но, с моей точки зрения, их толкование несколько натянуто, подчас чересчур радикально. Например, возьмем книгу «История Италии», выпущенную издательством «Эйнауди» («Einaudi»)[495], без сомнения, являющуюся обязательным источником для всех, кто интересуется прошлым Апеннинского полуострова. Так вот, там сказано, что «этот город, который все так стремились всячески восхвалять, наделе был главным препятствием на пути любых перемен в итальянской жизни»[496]. Или еще: «<…> возобновление роста городов обозначило в основном восстановление древнего сельскохозяйственного города как доминирующего типа»[497], и, следовательно, «поиск капитализма в Италии в прошлых веках вплоть до вчерашнего дня. представляется предприятием почти безнадежным»
