Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 191
ведет себя, руководяще держится, руководяще чихает… И что вы думаете? Его делают начальником, потому что свыкаются с этой мыслью, они уже ничего не находят в ней странного, и у них как бы нет иного выхода. Вот и весь вопрос о скромности. Есть специальности, которыми может владеть только наглец. Я так скажу: скромность делает человека убогим, скромность принижает.
С л е д о в а т е л ю Р я б и н и н у. Я, конечно, не знаю, может, эта Калязина и шпионка какая. Пишу не в защиту ее, а как было со мной на самом деле. Мой старик денег никому в долг не давал и от меня накопленное прятал. Говорил, что он не виноват, а у него такая натура. И помер впопыхах, от сердечного удара. Осталась я как щепка на воде. Денег нет, пенсию не получаю, хоронить его не на что. Старая баба что может? Реветь. Ревмя реву и вдруг слышу голос: «Посмотри–ка в туалете за трубой». Пошла, а там в коробочке пачка денег и сберегательная книжка.
Вопросов к вам нету, а совет бы не помешал. Космос, телевизоры, полиэтиленовые мешочки, но, видать, есть кое–что и повыше.
Уважаемая гражданка Широбокова! Находясь в напряжении, скорее всего, ваше сознание догадалось о деньгах по каким–то косвенным признакам, которых оно в спокойном состоянии не замечало.
Возможно, Рябинин ничего бы и не заметил, не будь этих тонких усиков–каемочек. Крупные скулы блестели загаром спокойно, глаза не метались, широкие плечи стыли от упрятанной в них силы. И вот только усики–каемочки дрожали на губе, словно он нервно принюхивался к далекому и опасному запаху. Почему нервничает теперь, когда допросы и очные ставки уже миновали?.. Впрочем, именно теперь, когда миновали очные ставки с допросами и принималось решение о судьбе этого двадцатитрехлетнего парня со смешной фамилией – Копытко. – Я же никого не убил и не избил, – выдавил он тем странным голосом, который идет от двух смешанных желаний: сделать его просительным и в то же время не потерять мужского достоинства.
– Шел по улице пьяный, выражался нецензурно, – в тон ему ответил Рябинин.
– Сколько ходит пьяных…
– Намеревался папкой ударить собачку.
– Не ударил же.
– Потому что вмешался милиционер, которому оказал сопротивление.
– Какое там сопротивление! Хотел вырваться да убежать…
– Погон ему сорвал.
– Не хотел же! Он меня простил…
Копытко переживал – усики начали дрожать на какой–то высокой, натянутой струне. А за дверью переживала, уж неизвестно на какой струне, его жена с трехлетним ребенком. Копытко слегка изменил голос, добавив в него просительности:
– Я с детства закален честным трудом…
Характеристика это подтверждала.
– Жалоб, кроме поощрений, не имел…
И это было правдой.
– В поведении я тактичен, говорят, что теленок…
Свидетели рассказали.
– Я обо всех людях гуманного мнения…
Возможно.
– Не подумайте, что ваши слова равносильны метанию бисера в известной ситуации. Я на всю жизнь просветлел.
В это Рябинин верил – его убедило не только поведение Копытко на следствии, но и бурное собрание тех рабочих, которые просветлят кого угодно. Сейчас Рябинин занимался мучительством, скрывая от Копытко свое решение о передаче его на поруки – тем самым рабочим. Но пусть помучается, пусть запомнится на всю жизнь. Это вместо суда.
– Занят? – Петельников заслонил дверь, словно та была из двух досочек.
– Заходи–заходи, – обрадовался Рябинин. – Гражданин Копытко, учитывая совершенные вами действия, вашу личность и раскаянье, я передаю вас на поруки.
Копытко постарался скрыть обдавшую его радость, засушивая лицо, но усики–каемочки подскочили к носу и там остались.
– Спасибо… Я не подведу.
Он выскочил в коридор, где мгновенно рассыпался тихий женский смех. Рябинин тоже улыбнулся – и следователь может принести радость.
Петельников сел с чуждой ему усталостью:
– Как отсрочка?
– Я пошел к заместителю прокурора города и все рассказал. Он улыбнулся, расспросил про Калязину и подписал мое постановление. А у тебя что?
– Допрашивал продавщицу молока. Ничего, кроме неизвестного мужчины, который поднимался на цистерну за молотком.
Рябинин кивнул, показывая, что этот факт интереса не представляет, но к сведению принят.
– Меня начинает интриговать вот что… Калязина, кроме работы, ни с кем не общается и не встречается. В магазин ходит раз в неделю. А?
– Наверное, чтобы не навести нас, – предположил Рябинин.
– На кого? И в то же время я чувствую, что она встречается со всеми, кто ей нужен, и кипит в гуще своей жизни.
– Завтра ее приведут, – сказал Рябинин, не оставляя сомнений, что завтра все кончится. – И сразу обыск.
Они помолчали, отмежевывая один разговор от другого. Рябинин протер очки. Петельников смотрел, как он протирал свои очки. Тихий перерыв вышел слишком долгим – он был не нужен, такой длинный перерыв, потому что серьезного разговора вроде бы не ждалось.
– Ты хочешь что–то узнать? – спросил Петельников.
– Ну, если тебе хочется что–то сказать, – улыбнулся Рябинин.
– Мне хочется сказать, но лучше ты спроси, чтобы я знал, что говорю именно то, что тебе хотелось бы узнать.
– Как твоя фантастическая женитьба? – спросил Рябинин о том, о чем ему не хотелось спрашивать, но инспектор ждал этого вопроса.
– Вчера ходил за грибами… Бродил–бродил, ни черта нет. Собрался домой и сел отдохнуть – у моих ног стоят два боровика, здоровые, как валуны. А вокруг маленькие.
– Интересно.
– Тогда я вспомнил народное выражение: старый гриб женится на молодой поганке.
– Стало еще интересней.
– И тогда я, сидя на мху, сочинил поэму. Вот послушай:
Приснилася грибу–боровику
Сыроежка из густого бора.
Но откуда знать ему,
Что она любит мухомора.
– Неплохо. Пошли в журнал «Советская милиция».
– Если ты не разбираешься в поэзии, то я расшифрую аллегорию. Гриб–боровик – это я. Сыроежка – это Светлана Пленникова. А мухомор – это некий Жорик, которого я однажды пресек за спекуляцию пластинками.
– Ну а если прозой?
– Прозой будет выглядеть так: я просил руки Светланы Пленниковой, и мне в оной руке отказано.
– Почему же?
– Говорит, боится меня и всегда будет бояться. Говорит, мне нужна не она, а заслуженная артистка, ученая женщина или, в крайнем случае, врач–терапевт.
– А она не глупая, эта Светлана Пленникова.
– Зато я выгляжу дураком.
– Она ж тебе отказала не потому, что ты плохой, а что ты для нее слишком хорош, – улыбнулся Рябинин фальшивой печали инспектора.
– Опять домашнее одиночество, – вздохнул Петельников.
И промелькнуло, исчезая…
…Личность всегда одинока, потому что ей нужно отыскать тоже личность…
– Приходи к нам, – медленно сказал Рябинин, который обычно частил.
Инспектор повел взгляд в его сторону, но этот взгляд, неспешный и вроде бы незрячий, так и не встретился со взглядом Рябинина, убежав куда–то на пол, под тумбы стола. И от туда, от тумб стола, Петельников взметнул громадный полиэтиленовый сверток и бережно
Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 191
