Так толковали мы с Давидом, обдумывая, в чем наши ошибки и что надо предпринять.
Так пытались бороться с подступающей бедой. Но уже и самые лучшие агенты не могли нас спасти. Давид понял это много раньше, чем я.
В тот вечер, с которого начал я эту невеселую главу, до поздней ночи сидел я в офисе. Вспоминал, раздумывал, оглядывая снова и снова эту ставшую родной мне комнату, где даже кресла казались мне живыми и грустили вместе со мной.
Было это два года назад. Два года – тяжелых, полных и надежд, и разочарований. Вот и третий год пошел, а рецессия все длится. Для «Саммита» обернулась она почти полной потерей доходов. А расходы-то не уменьшились. Каждый месяц оплата ипотеки, земельных налогов, страховок обходится нам почти в шесть тысяч долларов. Еще тысячу тратим на содержание дома. И еще две тысячи – на содержание фирмы. Девять тысяч! «Финансовая пропасть – самая глубокая в мире», – грустно шутит Давид, цитируя Остапа Бендера. Вот и решили мы с ним: довольно купаться в роскоши! На втором этаже офис снова превратим в квартиру, будем сдавать. Три задние комнаты первого этажа, включая наш кабинет, сдадим в аренду. Из девяти комнат оставим «Саммиту» только две и подвал. Расходы уменьшатся вдвое.
Ну а как с доходами? Сколько мы с Давидом ни совещались, никаких прибыльных проектов не появлялось даже у моего энергичного и талантливого партнера. Но смириться с положением, бездействовать… Нет, это было невыносимо! Чем сидеть, сложа руки, займусь-ка я пока снова фермерством. Ведь я же, в отличие от Рафаилова с Ибрагимовым, знаю, как стучать. Хоть что-нибудь заработаю – и себе, и для фирмы! Словом, слухи о смерти «Саммита», как писал о себе, кажется, Марк Твен, «преждевременны и сильно преувеличены!»
Глава 58. Возвращение
«Ну, здравствуй, старая подруга!»
Передо мной на столе лежит толстая тетрадь – обтрепанная, с пожелтевшими страницами, с потускневшими карандашными записями… Это список домовладельцев. Тысяча с лишним фамилий. Возле каждой из них – мои пометки: что-то вроде оценок, характеристик… Своего рода попытки психологического анализа.
«Постарела, подруга, – вздыхал я, листая страницы. – Впрочем, как и я. Оба мы взаперти сидели: ты – в ящике, я – в офисе. И от бездействия листы твои пожелтели еще больше, чем от времени… Ну, ничего, авось теперь снова помолодеем!»
Может, это и покажется кому-нибудь странным, но тетрадку я листал с волнением, и обращался к ней, как к живому существу. Ведь за каждой строчкой, за каждым именем вставали люди. Я вспоминал их лица, даже голоса. Вспоминал наши разговоры. Кстати, это было очень полезно для меня – я снова входил в роль, «репетировал»… Так прошелся я по всем страницам – и список ожил. Но это здесь, в тетради. А многих ли старых знакомых встречу я на ферме? Я выяснил это с помощью Интернета и телефонного справочника. Изменений в списке пришлось сделать немало, но писать его заново, в другой тетради, выбрасывать старого друга, я не стал. Можете считать меня сентиментальным.
Готов ли я к предстоящим встречам? Восемь лет перерыва в любой работе резко снижают профессионализм. Забываются детали, которые делали тебя мастером. Может быть, кому-нибудь слово «мастер» покажется слишком высоким, неприменимым к человеку, который ходит от двери к двери и предлагает свою помощь в продаже или покупке домов. Могу на это ответить только одно: а вы попробуйте! Мастерство – это твое умение убеждать, твои методы и приемы, твое – не побоюсь сказать – человеческое обаяние. Право же, добиться внимания равнодушных «овечек» на ферме ничуть не легче, чем завоевать любовь равнодушной к тебе девушки! Сейчас приходилось заново вспоминать, как мне это удавалось. Пробудить интерес к себе – это даже важнее, чем заинтересовать конкретным предложением. Надо, чтобы людям хотелось говорить с тобой, слушать тебя, расспрашивать… Вот и принялся я для начала собирать самые свежие сведения о Кью-Гарденс-Хилс: ведь мои «овечки», хоть ныне век Интернета и других СМИ, не очень-то следят за новостями, будь то новости в мире или в районе. Уж больно они «ленивы и нелюбопытны», говоря словами Пушкина. Но если я появлюсь и сообщу им «горячую новость» – скажем: «автобусная линия Кью-74 закрывается» – ох, какие начнутся ахи-охи, негодования, расспросы! Я посочувствую, утешу – и мой приход запомнится… А мне того и надо.
Три недели прошли в приготовлениях. Из какого-то ящика вылезла на свет божий сумка-портфель, тоже мой старый спутник. «Отдохнул и хватит, – бормотал я, набивая его магнитными визитками, ручками, календарями на новый год, литературой о районе. – Что, тяжело? – тут я перекинул лямку через плечо, она туго натянулась. – Ну, мне-то, пожалуй, потяжелее… Ничего, привыкнем!»
* * *
И вот я снова на своей ферме. Иду по знакомой 73 Авеню… Чего же я так волнуюсь? Чему радуюсь? Ждут, что ли, меня с распростертыми объятиями клиенты, потрясая чековыми книжками? И вдруг почувствовал: тому радуюсь, что вернулся в активную жизнь, что работа моя – снова на этих улицах, а не в четырех стенах красивого офиса! Да, улица – моя стихия! Здесь я независим, свободен. Я опять среди людей. Встречи с ними покажут, на что я способен. И солидный риелтор, давно уже перешагнувший за четвертый десяток лет, шел и чуть ли не подпрыгивал, как мальчишка, разглядывая знакомые дома…
Знакомые… Еще бы! Я же и после фермерства сотни раз проходил и проезжал по этим улицам. Но сегодня я снова – впервые за восемь лет – шел по ним не как равнодушный прохожий. В каждый из этих домов предстояло мне теперь ежедневно заходить – не раз и не два. И вот сейчас, оглядывая их, я вдруг почувствовал, что эйфория моя проходит. Словно бы другими глазами увидел я родной район. Куда подевался цветущий Кью-Гарденс-Хилс моей юности – с его деревьями, кустами роз, зелеными газончиками? Как же я не замечал, насколько здесь все изменилось? Каменные площадки, металлические навесы, высокие кирпичные заборы…
Странное существо – человек! Иной раз долго ходишь, как слепой, не обращая внимания на то, что окружает тебя. И вдруг – не важно, по какой причине – острота зрения включается, словно луч прожектора, и ты замечаешь… Что именно – не в этом дело. То, о чем я сейчас пишу – только частный случай.
И все же я думаю, что и впечатления, и мысли накапливались во мне постепенно, просто я на них не сосредотачивался. Я же год за годом наблюдал, что происходило, когда Кью-Гарденс-Хилс стали заселять (чему и я содействовал) мои сородичи. Это они превратили зеленый Кью-Гарденс-Хилс в серый камнеград! Недаром же кузен мой Боря с женой удрали в другой район: поселились напротив парка, да и собственный их двор похож на парк. Но ведь у большинства моих земляков в Ташкенте и в Чирчике были сады. Там они берегли и возделывали каждый клочок земли. Почему же здесь, в Нью-Йорке, уничтожили садики и газончики, забетонировали дворики, отгородились заборами? В чем причина такого равнодушия к природе? Такой эстетической слепоты? «Может быть, – размышлял я – у них, переселившихся в далекие края, так и не появилось здесь чувство родины? Или это чувство ограничивается тем клочком земли, что возле самого дома, а ото всего остального и ото всех остальных надо отгородиться? Как сделал герой стихотворения Роберта Фроста “Починка стены”, который считал, что “сосед хорош, когда забор хорош”»…
