Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 152
– Ну вот, – сказал я. – Мои соболезнования.
Мне Вера искренне нравилась.
– Ну раз вы молчите, тогда буду говорить я.
Ответом мне было опять молчание. И я заговорил.
– Жила-была девочка. Хорошая, но глупая. Ее звали Ира.
Закончить хотел моралью, но ее не было. И я сказал:
– Вот так.
Борис долго собирал оттопырившиеся под действием успокоительного губы. И наконец сказал:
– Ну и что?
– Я защищал маму от этой маленькой дряни! – выпалил Виктор.
Аня тут же положила руку ему на плечо.
– Доказательств у тебя никаких. Аня сказала? Витя работает в той же фирме, что рыла под театром?
– А я и не доказываю. Хочешь – доказывай и проверяй сам. Не хочешь – просто живи с этим знанием.
Мне жаль было Бориса, честное слово, жаль. Мне жаль было и Веру. Но убийство есть убийство. И жалости к Виктору я не испытывал. И к Ане, в общем, тоже.
Борис поднял ладонь.
– Хватит.
– Я почти закончил.
– …оставь мне хотя бы моих детей.
И тотчас оба они – они, которые все эти годы ненавидели Бориса! – положили ему свои руки на плечо. Он справа. Она слева. Борис проскрипел:
– Плохие дети лучше, чем мертвые дети.
Тут я с ним согласился.
Что я мог сказать? Он прав.
– Желаю счастья в семейной жизни, – сказал я.
– Постой, – пошевелил вялым, размягченным от таблеток языком Борис. – Постой немного… Андрей.
– Андрей здесь ни при чем.
– Нет. Ни при чем. Его, его друзей, водителя, убили не из-за алмазов, не из-за тантала. Они увидели оружие.
– Какое оружие?
– Которое провозили в Конго.
– Я должен тебе верить?
Борис как-то ревматически согнулся набок. На миг и я, и, пожалуй, даже эти адские детки подумали, что у него инсульт. Но Борис просто никак не мог залезть себе в карман. Аня ему помогла. Борис поправил крен – чуть не завалившись уже в другую сторону, Виктору пришлось подставить себя в качестве опоры.
Борис протянул трясущуюся руку.
Черт, Веру он все-таки любил по-настоящему. Ее смерть его разбила. Передо мной был старик.
В протянутой руке он держал телефон. Борис приоткрыл щель рта:
– Здесь только один звуковой файл. Фамилия второго человека Авилов. Ты этого никогда не докажешь. Но ты это будешь знать. – Борис заклекотал – засмеялся: – Живи с этим знанием, – повторил он мои слова.
И я вышел.
Я знал, что потом таблетки его отпустят. Еще позже и горе уляжется. А потом Борис может захотеть мне ну не то чтобы отомстить, мстительности в нем я как раз не замечал. Хотя повторю: теперь я уже не уверен, что вообще о нем что-то знаю. Но скажем: захочет подстраховаться. Я же не его ребенок, даже приемный. Мертвый я, сочтет Борис, лучше, чем я плохой.
Вот поэтому у меня будет вся эта история.
А Борис, а Аня, а Виктор… Да бог с ними, в самом деле.
11
Петр вышел. Включил телефон. Пин-кода не было. Память была пуста. Лишь один звуковой файл. Он нажал на стрелку в круге. Голос был густой, влажноватый, неторопливый. Вальяжный.
– Позволю себе зачитать точные цифры по ЧВК «Орел».
– Простите, – сказал голос Бориса, пытавшегося быть доброжелательным. – Возможно, я – не по- зволю.
Но что взбесило Петра больше всего, это выражение «а ля гер, как говорится, есть а ля гер». Голосом, который как бы говорил: еще коньяка.
– Ах ты сука, – сказал он в сумеречный уют московского вечера (оранжевые окна, темно-синий бархат неба). – Ах ты сука. А ля гер я тебе покажу.
Он сел в машину. Хлопнул дверцей. Света смотрела и ждала.
– Я же в тебя никогда не влюблюсь, – сказал он ей.
– Круто, – ответила она, вытянув губы трубочкой. – То есть ты рассмотрел возможность.
Ему захотелось хлопнуть ее по башке.
– Да расслабься, – поудобнее села она. – Все нормуль. Зато у меня будет работа!
– Какая работа? У меня самого ее нет.
Еще у него больше не было жены и, можно сказать уже уверенно, квартиры, потому что он ее, конечно же, отдаст Лиде, не вопрос.
– Мы справимся.
– Мы? – ядовито спросил Петр.
Но Света смотрела в ветровое окно с таким оптимизмом и готовностью, как будто за стеклом лежало светлое будущее.
Петр сделал гримасу, «Осспади», – процедил. Повернул ключ зажигания. Машина ответила урчанием. Бензобак был полон. И внезапно Петр ощутил легкость.
12
Театр гремел. И на шумный плеск, поверх которого летели «браво», Даша отвечала улыбкой лучистого восторга. Хлопали в кулисах. Хлопали за кулисами, подняв глаза к мониторам, по которым шла прямая трансляция. В оркестре музыканты стучали смычками. Орджоникидзе дулся, как индюк, но тоже постукивал по своему пульту.
Даша бегом вернулась к толпе, першей из кулис, как каша из волшебного горшка. Выдернула за руку Эванса, он плохо изобразил смущение. Демонстративно захлопал труппе. Даша заплескала ладонями сама. Заметила, что ушла слишком вперед к авансцене – тут же исправилась, отступила назад: нельзя заслонять Марину. Та не простит. А она еще нужна.
Марина сияла. Она была счастлива. Но когда бдительно зыркнула, проверила, где Белова, та уже стояла позади. И Марина опять засияла: это был ее вечер, ее спектакль, ее триумф.
Движение Беловой заметила из кулис только Вера Марковна. «Сука, – крякнула она. – Поздравляю. Новая Маликова». Вере Марковне было так много лет, что она помнила Маликову не махровой лауреаткой всех возможных государственных наград, а девочкой из Ленинграда, только что перебравшейся в столицу: скромницей с потупленными глазками. «Ну сука, – покачала старуха головой. – Мы с ней еще наплачемся».
Президент все еще стоял в ложе и хлопал.
– Вот, – сказал он соседу, тоже бившему в ладоши, – Россия открыта для новых идей. Наши таланты подхватывают передовые открытия ваших. Взаимно обогащают культуру двух стран. И мы готовы инвестировать в это взаимное обогащение.
Соседом его был Уильям Хэккет-Джонс, британский вице-премьер. В Москве он был с неофициальным визитом. Но все знали, о чем пойдет речь: о санкциях британской стороны.
«Сапфиры» были первой московской достопримечательностью, на которую Хэккет-Джонса привели. Опустив, разумеется, что, собственно, к его визиту ее и воздвигли.
Эффект удался.
Президент опустил руки, обернулся к сцене спиной – перед ним тут же стали отодвигать стулья. Движение его немедленно подхватили сначала в ложах, выкупленных на сезон большими компаниями и корпорациями. Оттуда отток перекинулся в партер. Последними сдались дешевые ярусы с гнездами балетоманов. Они еще поорали «браво». Некоторые, впрочем, поорали «позор». Исключительно, как давно все понял про театр наш великий поэт Пушкин, «для того, чтоб только слышали его».
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 152
