Мерлин предупреждал, что у нее будет всего одна попытка уговорить Софи, всего один шанс.
Используй его мудро.
Она пыталась прислушаться к словам мага. Она пыталась придумать какой-нибудь план…
Только никакого плана у нее не было.
Бесполезно что-то планировать, когда имеешь дело с Софи.
Ее единственное оружие – правда, а правду придумывать не нужно, на то она и правда.
Агата чувствовала, как возится со своими веревками Тедрос. Точно так же он пробовал освободиться и когда их привязали к костру – там, в Гавальдоне, целую вечность назад. Тогда Тедрос пытался помочь ей. На этот раз она осторожно притронулась ногой к ноге Тедроса, чтобы его успокоить.
Помочь ей сейчас не мог никто.
Это ее волшебная сказка. Ее и Софи, только их.
И сказка подошла к концу.
Агата снизу вверх посмотрела на подругу.
– Я знаю, что творится у тебя в душе, – сказала она. – Помимо того, что досталось тебе от матери. Помимо Зла. Там есть что-то еще. И я знаю, какая ты на самом деле, Софи.
– Да, вот сейчас я такая, какая есть. И всегда была такой, – ответила Софи, крепче сжимая рукоять меча. – Теперь мне не нужно прикидываться доброй. Не нужно чувствовать себя не такой, как все. Не нужно вообще испытывать никаких чувств. И это прекрасно! Я наконец счастлива.
– Нет, неправда, – негромко возразила Агата. – Ты вовсе не счастлива, Софи.
– Ты вот-вот умрешь вместе со своим драгоценным принцем и все еще продолжаешь думать обо мне? Зачем? – ощетинилась Софи. – Дальше моя сказка продолжится без тебя, Агги. Мне больше не нужна твоя жалость. И добра ты больше от меня не дождешься.
– А я все равно буду желать тебе добра, – ответила Агата. – Потому что без тебя, без твоей любви я никогда не стала бы такой, какая я на самом деле. Я не перестану желать тебе добра, даже когда умру, и никакое Зло не сможет этому помешать.
На белых щеках Софи выступили розовые пятна. Она нервно сглотнула, затем сказала напряженным, охрипшим голосом:
– Ты не должна была возвращаться за мной. Жила бы своей жизнью и не мешала бы мне жить моей. Тогда ничего этого не случилось бы.
– Если бы у меня был выбор, я снова поступила бы точно так же, – сказала Агата.
– Потому что мы сестры? – фыркнула Софи, прикрывая насмешкой охватившие ее чувства.
Стефан завозился, вновь попытавшись что-то сказать – Софи утихомирила его проверенным способом, сильнее прижав кончик меча к его горлу.
– Потому что мы с тобой больше, чем просто сестры, – ответила Агата, глядя прямо в глаза Софи. – Мы выбрали друг друга. Мы стали лучшими подругами.
– Принцессе и ведьме никогда не стать подругами, – отвернулась Софи. – Наша сказка доказывает это.
– Нет, наша сказка доказывает, что принцесса и ведьма должны быть подругами. Потому что в каждой из нас есть что-то и от принцессы, и от ведьмы, – возразила Агата. – И всегда будет. Такие уж мы с тобой, и с этим ничего не поделаешь
– Единственное, чего мне всегда хотелось, – это любви, Агги, – сказала Софи, по-прежнему не глядя на сестру. – Единственное, чего мне хотелось, – это такого же «долго и счастливо», как у тебя.
– Одно такое «долго и счастливо» у тебя уже есть, Софи. И всегда было, – сквозь слезы улыбнулась Агата. – Это «долго и счастливо» со мной. Я буду любить тебя всегда. Несмотря ни на что.
Софи наконец повернула голову и встретилась с Агатой взглядом.
На короткий миг время и пространство, казалось, исчезли, две девушки застыли, глядя друг другу в глаза. Они отличались, как Свет и Тьма, Добро и Зло, Героиня и Злодейка. Но чем дольше они всматривались друг в друга, тем труднее становилось каждой из них понять, кто из них кто. Они искали и находили ответы на самые сокровенные вопросы и все больше становились похожими не на двух отдельных людей, а на две половинки единого целого.
Затем Софи негромко выдохнула, и по ее щеке скатилась слезинка.
Юный Директор поудобнее перехватил рукоять топора, встревоженно перебегая глазами со своей пленницы на свою королеву…
Софи моргнула, и волшебство закончилось. Она окинула Агату холодным, равнодушным взглядом и обернулась к Рафалу.
– На счет «три», – сказала она.
Рафал успокоился, кивнул, улыбнулся Софи и вновь прижал голову Агаты к стволу упавшего дерева.
– На счет «три», – повторил он, примеряясь топором к шеям Агаты и Тедроса.
Агата обмякла на плахе, сердце ее было разбито.
– Раз, – сказала Софи.
Тедрос перестал возиться с веревками, смирившись с тем, что ему пришел конец. Он прижался плечом к плечу Агаты и замер.
– Два, – сказал Рафал, крепче сжимая топорище.
– Прощай, – шепнул Агате Тедрос.
– Прощай, – шепнула Агата Тедросу.
Рафал занес топор над их головами.
Софи занесла меч над шеей своего отца.
– Три! – сказала она.
Агата ощутила на своей шее ветерок от падающего топора, увидела, как взмахнула мечом Тедроса Софи, как блеснула на зеркале стального клинка золотистая пылинка солнца. Но вместо того чтобы опустить Экскалибур на шею Стефана, Софи стремительно провела левой рукой по своей правой руке, сорвала с пальца кольцо Директора и подбросила его высоко в воздух. Золотой кружок блеснул в небе как новое солнце, и этот блеск…
… Этот блеск ослепил Рафала, который замер с занесенным топором и уставился на свою Королеву.
Кольцо достигло высшей точки и начало падать вниз. Глаза Рафала расширились от ужаса, он вскинул ладонь и выпустил в сторону Софи клубящийся черный сгусток заклятия…
А Софи тем временем перехватила рукоять меча обеими руками и, успев еще мельком взглянуть в глаза Директору школы, взмахнула клинком. Экскалибур столкнулся с кольцом прямо в воздухе, и от удара волшебного меча оно раскололось, рассыпавшись на миллион золотых крупинок.
Эти крупинки дождем посыпались на Софи, окружив ее словно щитом, ударившись о который смертельное заклятие Директора отскочило, взметнулось облачком черного дыма и бесследно рассеялось в воздухе.
Словно громом оглушенный, Рафал наблюдал, как гаснут последние янтарные искры его разрушенного, уничтоженного кольца…
И следом за этим начал стремительно меняться сам Директор школы. Его юное прекрасное лицо сморщилось словно гнилое яблоко, густые белые волосы превратились в жиденькие седые космы, едва прикрывающие покрытый старческими коричневыми пятнами череп. Позвоночник с омерзительным треском согнулся, сделав тело сгорбленным, уродливым. Яркие голубые глаза затянулись серой пленкой, мускулистые руки и ноги превратились в обтянутые морщинистой кожей палки. С каждой секундой он становился все дряхлее и дряхлее, выглядел столетним… нет, уже тысячелетним стариком и кричал от ярости, которая кипела в нем с такой силой, что ее жар заставлял дымиться кожу этого мумика. Затем на нем вспыхнула одежда, а потом загорелся и он сам, вскоре превратившись в ужасный, обугленный до костей ходячий труп.
