На следующее утро Хекер вышёл на пробежку между серыми многоэтажками когда-то засекреченного города. Он восхищался тем, как американские и российские учёные обменивались историями и впечатлениями, и думал, сколько миллиардов было потрачено на разведку, чтобы выяснить те же подробности, которыми сейчас они делились как бы мимоходом. «Нас приняли с распростёртыми объятиями, — рассказывал Хекер. — Это было умопомрачительно: сидишь и слушаешь, как русские рассказывают о своей ядерной программе, о том, как они собрали всё вместе, сложив физику и вычислительные возможности».
Российские учёные рассказали Хекеру, что считают себя равными американцам и хотят участвовать в научной кооперации только исходя из этого. Хекер не мог сам облегчить их бедственное положение, но он обеспечил жизненно важную линию связи с советскими специалистами по оружию — программу совместной работы лабораторий. Это был один из первых мостов через реку недоверия.
***
В 1959–1992 годах Советский Союз сбрасывал ядерные отходы и реакторы в Северный Ледовитый океан. На дно отправились, помимо прочего, двенадцать реакторов, снятых с субмарин (шесть из них — с топливом внутри), хотя Советский Союз и подписал договор, запрещающий сбрасывать ядерные отходы в Мировой океан.[783] И если бы не Александр Золотков инженер и специалист по радиации из Мурманска, то сброс ядерных отходов мог остаться в тайне навсегда. У каменистого незамерзающего побережья кольского полуострова стоял Северный флот. В его составе находились две трети советских морских кораблей на ядерном топливе, в том числе сто двадцать подводных лодок. Золотков представлял Мурманск на Съезде народных депутатов.
В 1987 году организация «Гринпис» начала кампанию за свободные от ядерных отходов моря, бросив вызов гонке вооружений на море. Когда экологи приехали в Мурманск и познакомились с Золотковым, они пригласили его в одну из своих поездок. На борту корабля он прочитал отчёт Международного агентства по атомной энергии, в котором СССР заявлял, что никогда не сбрасывал, не сбрасывает и не имеет намерений сбрасывать ядерные отходы в океан. «Это стало для меня сюрпризом, — говорил Золотков, — потому что я точно знал — это происходит уже долгое время».
Однажды он даже сам участвовал в такой операции. Это произошло вскоре после того, как он получил работу в Мурманском морском пароходстве, к которому были приписаны атомные ледоколы, ходившие в Арктике. Находясь на плавтехбазе «Лепсе», он сливал жидкие ядерные отходы в Баренцево море. Позднее он работал на двух атомных ледоколах, «Ленин» и «Арктика», а когда встретился с гринписовцами — на плавтехбазе «Имандра», обслуживавшей ледоколы.
Будучи членом парламента, Золотков мог задавать вопросы властям. Он узнал о секретных приказах и указаниях, предписывающих сбрасывать радиоактивные отходы в Баренцево и Карское моря, и о том, что никто в пароходстве не беспокоен о мониторинге этой деятельности. Он также разговаривал с работниками предприятия. Потом Золотков обнаружил документы о сбросе радиоактивных отходов, которые хранились на борту «Лепсе». Он подготовил карту и небольшой график; там были отмечены координаты места, где происходил сброс, указано число контейнеров и объём отходов.
«Гринпис» попросил Золоткова выступить на семинаре в Москве. Джон Спрандж, один из активистов «Гринпис», вспоминал: он был не уверен, решится ли Золотков на шаг, который может разрушить его карьеру, привести к аресту, а то и к чему похуже. Все документы, которые изучил Золотков, были секретными, он шёл на большой риск. Вечером перед семинаром Золотков выпил с гринписовцами много водки. Он сомневался, стоит ли ему выступать, но на следующий день, 23 сентября 1991 года, он не разочаровал слушателей. Семинар, проходивший в конференц-зале, арендованном «Гринпис», был наполнен журналистами и экологами. Там было немало военных и людей из оборонных структур. Золотков показал на карте места, где с 1964 по 1986 годы сбрасывали отходы. Он рассказал, что иногда, когда бочки с отходами не желали тонуть, работники расстреливали их. Бочки тонули, но отходы лишались защиты. Золотков выступил против секретности, окружавшей эти безрассудные сбросы в течение многих лет. «Опыт Чернобыля показывает, что все попытки скрыть правду обречены на провал», — заявил он.[784]
Ельцин назначил следственную комиссию во главе с Алексеем Яблоковым, видным экологом, одним из советников Президента. Изучив официальные документы, комиссия подтвердила, что отходы десятилетиями сбрасывались в воду, и выяснила, что главный риск связан с атомными реакторами, которые топили в бухтах на Новой Земле. В зоне захоронения двадцать пять лет не вели мониторинг.[785] Когда доклад был подготовлен, члены комиссии стали опасаться, что на нём поставят гриф «совершенно секретно», спрячут в сейф и забудут, как прежде. Яблоков обратился к Ельцину: «Давайте раскроем все данные. Это не вина России. Это типичная советская практика, и сейчас самое подходящее время сказать: наши руки чисты, мы больше не собираемся этого делать». Ельцин согласился, и в 1993 году доклад опубликовали. Военные, по словам Яблокова, были в бешенстве.
Вскоре после этого Джошуа Хэндлер, директор по исследованиям «Гринписа», зашёл в кабинет Яблокова и спросил, может ли он получить копию доклада. Яблоков согласился, но посетовал, что текст не на чем скопировать. Не может ли Хэндлер сделать ещё пять копий?[786]
***
В пятницу 1 марта 1992 года генерал-майору в отставке Уильяму Бернсу, несколькими месяцами ранее инспектировавшему велосипедную фабрику в Перми, позвонили в Карлайл, штат Пенсильвания, где он преподавал в военном колледже сухопутных войск. Звонивший — сотрудник госдепа — попросил Бернса бросить всё и помочь России демонтировать ядерное оружие: процесс буксовал. Если он согласится, то сможет через несколько дней отправиться в Россию.
Бернс согласился. Задача перед ним стояла грандиозная: во-первых, у России было много ядерного оружия, во-вторых, страна отчаянно нуждалась в деньгах. Однако десятилетия работы на склонное к секретности государство сформировали у военных, бюрократов и представителей атомных ведомств подозрительность. Поэтому даже если речь заходила о самых простых вещах — например, о количестве ядерного оружия и сроках его ликвидации, — русские умолкали.[787] После восьми дней переговоров в январе 1992 года один американец позвонил в госдепартамент и Белый дом: «Русские отказываются сообщить нам местоположение объектов, которые подлежат демонтажу, и его темпы. Они говорят, что с заводами всё в порядке и в нашей помощи они не нуждаются». Чиновник процитировал русскую пословицу: «Мы делили шкуру неубитого медведя».[788]
