— Золото?
— Хуже, — ответил хозяин квартиры. — Табак. Золото, по крайней мере, никуда не девается. А табак выкурил — и нет его!
— Табак, — печально проговорил Гольдфарб. — Я бы все отдал за одну затяжку. Не помню, когда курил в последний раз.
Русси спокойно относился к табаку. Он так и не начал курить, а учеба в медицинском институте убедила в том, что делать этого не стоит. Но зато теперь он понял, какую огромную цену подполье заплатило за его освобождение. У него потеплело на душе, в особенности, если учесть, что кое-кто из соплеменников считал Мойше предателем — ведь он участвовал в радиопередачах от имени ящеров.
— Я не знаю, как вас благодарить, — сказал он. — Я…
— Послушайте, — перебил его Шмуэль, — Вам нужно уходить, и как можно быстрее. Хотите нас отблагодарить, выступите по радио из Англии.
— Он прав, — сказал Дэвид Гольдфарб. — Идем, братишка. Если мы и дальше будем стоять тут и чесать языками, наши шансы дожить до пенсии заметно снизятся — впрочем, они у нас и так не особенно высоки, судя по тому, как складываются обстоятельства.
Они вышли из квартиры, а потом из дома. Шагая на север, прислушивались к разговорам прохожих на улицах.
— Все пленные разбежались…
— Тут замешаны немцы. Моя тетка видела человека в немецкой каске…
— Я слышал, что в городе перебили половину ящеров…
— Брат моей жены говорит…
— Завтра все будут утверждать, что ящеры сбросили на Лодзь атомную бомбу, — сухо заметил Гольдфарб.
— Вы слышали, что сказал тот человек? — вскричал какой-то прохожий, шедший им навстречу. — Они сбросили атомную бомбу, чтобы взорвать тюрьму!
Гольдфарб и Мойше переглянулись, покачали головами и весело расхохотались.
С того момента, как в тюрьме прогремел первый взрыв, прошло меньше часа, а на улицах, ведущих из гетто, уже стояли пропускные пункты — ящеры, их приспешники поляки и представители Охраны порядка не теряли времени зря. Многим хватало одного взгляда на них, чтобы остаться дома; другие выстраивались в очередь, стараясь продемонстрировать, что они имеют право свободно ходить по улицам Лодзи.
Мойше попытался встать в очередь к польским охранникам. Гольдфарб потащил его за собой, громко причитая:
— Нет, нет. Иди сюда. Тут меньше народа.
Естественно, здесь стояло меньше народа, поскольку документы тут проверяли ящеры — целых три штуки Никто в здравом уме не станет доверять свою судьбу инопланетянам, когда рядом люди. Конечно, нет гарантии, что они не окажутся подонками, но все-таки свои. Однако Мойше не мог вытащить Гольдфарба из очереди, которую тот выбрал, и не поднять шума, а он прекрасно понимал, что привлекать к себе внимание не стоит. Не сомневаясь в том, что его собственный кузен навлечет на них обоих беду, Мойше занял свое место.
Ждать пришлось совсем не долго. Ящер повернул один глазной бугорок в сторону Русси, а другой наставил ан Гольдфарба.
— Ты есть? — спросил он на идише и повторил свой вопрос на еще более отвратительном польском.
— Адам Сильверстейн, — Гольдфарб, не колеблясь, назвал имя, стоявшее на блестящей карточке.
— Феликс Киршбойм, — запинаясь, ответил Мойше и приготовился к сигналу тревоги: он не сомневался, что ящеры, не теряя времени, тут же возьмут их на мушку или даже откроют огонь.
Но ящер только протянул руку и сказал:
— Карточку.
И снова Гольдфарб мгновенно выполнил приказ охранника, а Мойше медлил ровно столько, чтобы вызвать у ящера подозрение.
Инопланетянин засунул карточку Гольдфарба в щель небольшого металлического ящика, стоявшего на столе рядом с ним. Тот проглотил ее, словно голодный зверь. Когда Русси сотрудничал с ящерами, он видел такое количество разных необычных приборов, что ничему не удивлялся. Машина выплюнула фальшивый пропуск Гольдфарба, а ящер посмотрел на дисплей, который держал в руке.
«Похоже на миниатюрный киноэкран», — подумал Мойше Русси.
— Ехать по делу? Назад — семь дней? — сказал он, возвращая карточку Дэвиду.
— Совершенно верно, — подтвердил тот.
Затем карточка Русси отправилась в брюхо машины. Он чудом сдержался, чтобы не сорваться с места и не броситься бежать, когда глазной бугорок ящера уставился на экран; он не сомневался, что там непременно появятся слова «предатель» или «беглец». Но, очевидно, ничего подобного не произошло, потому что ящер дождался, когда машина выдаст назад пропуск и спросил:
— Тоже по делу семь дней?
— Да, — ответил Мойше, чудом не прибавив «недосягаемый господин» в конце.
— Ты оба едешь семь дней? — спросил ящер. — Вы идешь… как говорить? Вместе?
— Да, — подтвердил Мойше.
Наверное, ящеры ищут людей, путешествующих небольшими группами. Однако охранник всего лишь вернул ему пропуск и приготовился к проверке тех, кто стоял в очереди позади Русси.
Как только они отошли на сотню метров от контрольно-пропускного пункта и границы гетто, Дэвид Гольдфарб громко и с облегчением перевел дыхание.
— Благодарение Господу, — прошептал Мойше, а потом добавил: — Я решил, что нам обоим придет конец, когда ты затащил меня в очередь к ящеру.
— Ерунда, — Гольдфарб довольно хмыкнул. — Я знал, что делаю.
— Тебе даже меня удалось обмануть!
— Да, в самом деле… смотри, что получается… Если бы мы подошли к поляку или офицеру Охраны порядка, он непременно посмотрел бы на фотографии на пропусках — и тогда нам бы ни за что не унести ноги. Они сразу поняли бы, что мы не похожи на людей на пропуске. А для ящеров все люди на одно лицо. Вот почему я хотел, чтобы именно они проверили наши документы.
Мойше обдумал его слова и кивнул.
— Знаешь, братишка, — с восхищением сказал он, — ас мозгами у тебя все в порядке.
— Иначе мне не удавалось бы заманивать девчонок в свои сети, — ответил Гольдфарб, ухмыляясь. — Ты бы видел одного парня, с которым я служил… его звали Джером Джонс. Вот уж кто ни одной юбки не пропускает.
Глядя на то, как Гольдфарб улыбается, Мойше вдруг вспомнил мать. Однако кроме диковинных фраз и выражений, в нем было что-то еще, чужое и непривычное, запрятанное очень глубоко внутри… В отличие от польских евреев, Дэвид Гольдфарб держался спокойно и, похоже, не знал, что такое страх.
— Так вот что значит вырасти в свободной стране, — пробормотал Мойше.
— Что ты сказал?
— Не важно. А где мы встретимся с Ривкой и Ревеном?
Русси понимал: чтобы заставить его делать то, что ему нужно, Гольдфарб вполне мог обмануть его, и он больше никогда не увидит свою семью.
Но тот только спросил:
— Ты уверен, что хочешь знать? Предположим, ящеры тебя поймают, а меня убьют? Чем меньше тебе известно, тем меньше им удастся у тебя выпытать.
