Недовольный смущением, которое вызвала во мне эта женщина, я поднялся на стену, развернул крылья и взлетел. К несчастью, буря и ограниченное стеной пространство не помогли мне забыться. Вопрос женщины мучил меня. Почему я привел сюда ребенка именно теперь и так поспешно?
Я частично ответил на ее вопрос. Моя душа содрогалась при мысли, что у моего сына когда-нибудь могут оказаться те же шрамы, что оставались у меня на лице и в боку. К тому же мальчик рекконарре, значит, ему необходимо жить в двух мирах. Но не сейчас, так почему же я забрал его именно теперь?
Еще я собирался взять с собой сына, чтобы убедить отца в серьезности моих намерений. И убедил. Но крепость-тюрьма, сумасшедший мадоней и два его товарища неподходящее место, чтобы воспитывать ребенка. Пока я не разрушу стену и не решу, что делать с отцом, мальчик и здесь не будет в безопасности.
Значит, есть третья причина, и именно ее я и не могу вспомнить. Я взлетел над горами, позволяя буре швырять снег мне в лицо, и полностью отдался полету.
Когда наступило утро, холодное и неприветливое, я умылся, оделся и подавил в себе желание немедленно пойти к сыну. Он еще наполовину человек. Он будет спать или завтракать. Я собирался путешествовать по снам, поэтому Каспариан ждал меня в библиотеке, комнате, которую я сделал своим кабинетом. Мадоней начал заклятие, но я тут же прервал его.
– Не сегодня, – сказал я. – Я должен заново обдумать все, что касается этой войны.
Не прошло и четверти часа, как я наблюдал с башни за женщиной и Эваном, гуляющими по заснеженному саду. Ребенок бегал от замерзшего фонтана к пруду, смеялся, прятался за статуями и влезал на деревья. Женщина все время была рядом, уводя его от покрытого ледяной коркой пруда, сметая снег с его одежды, прежде чем он успевал растаять, помогая ему спуститься с дерева, если он забирался слишком высоко, смеялась вместе с ним, когда он тряс тонкие деревца, осыпая их обоих снежной пылью. Скоро они ушли в глубину сада, и я больше не видел их. Пока я решал, присоединиться ли мне к ним или нет, до меня донеслись жуткие завывания.
Я сбежал по ступеням, на ходу расправляя крылья, и через миг уже летел на источник звука. Женщина стояла, держа на руках рыдающего Эвана. Я не заметил крови, он не ударился, ничего себе не сломал, но щеки женщины тоже были мокры от слез. Только приземлившись рядом с ними, я понял, что их расстроило. Человек по имени Блез лежал лицом вверх на небольшой полянке. Его конечности были привязаны к столбам, обледеневшая одежда стояла колом, волосы и брови заиндевели, он дрожал всем телом. Световая веревка все еще обвивала его шею, не позволяя ему говорить.
– Он не умрет, – сказал я. – Его наказание продлится только до полуночи. Ему очень холодно, но, может быть, это научит его повиноваться моим приказам. – Густой снег валил из низко нависших облаков.
Прижимая голову рыдающего ребенка к плечу, женщина медленно вышла на поляну и остановилась рядом с пленником.
– Как ты можешь? Блез твой друг. Он спас тебя от отчаяния. Он любил твоего ребенка и заботился о нем…
– …а я спас его рассудок и жизнь. Но разве это дает ему право врываться в мой дом? Разве его прежние поступки служат оправданием его желанию похитить моего ребенка теперь? – Почему люди мыслят так нелогично?
– Значит, Сейонн на самом деле мертв, – сказала она, переводя взгляд с мерзнущего человека на меня. – Превращение, которое изменило твое тело, разрушило и твое сердце.
– Именно, – ответил я, глядя на человека и не чувствуя ничего.
Погода становилась все хуже. Я послал Каспариана следить за тем, чтобы человек не умер и ничего не отморозил, а в полночь пришел сам, чтобы освободить его. Боль, которую он испытывал, была результатом застоя крови в теле. Его глаза блестели от слез, когда я развязывал его. Жаль, но это было необходимо. Я протянул ему руку, чтобы помочь встать, он оперся на нее.
– Передай своим товарищам, – произнес я. Он кивнул, прижал ладони к стенке и исчез.
Наверное, этот случай послужил женщине хорошим уроком. Источник ее бесконечных вопросов иссяк, она стала вести себя вежливее. Меня лишь раздражал ее постоянный пристальный взгляд. К несчастью, на ребенка происшествие с Блезом произвело сильное впечатление, он не выходил из своей комнаты и не разговаривал ни с кем, кроме женщины. Чтобы не отдаляться от него и не увеличивать его страхов, я проводил большую часть дня с ними, откладывая свое возвращение к войне в мире людей.
Через день после освобождения Блеза мальчик был по-прежнему совсем вялым, хотя я сделал для него несколько магических игрушек: небольшую деревянную лошадку, которая могла скакать по комнате, и кораблик, плавающий по воздуху. Женщина стояла рядом, когда я пытался накормить его, но он не ел. Вечером я ушел от них расстроенный. Однако часовая пробежка и стакан вина помогли мне обрести равновесие. Боги, ведь ему нет еще трех лет, а он столкнулся с такими серьезными вещами. Он боится не меня, а того, что я сделал с его другом. Я снова поднялся по лестнице, собираясь пожелать ему доброй ночи. Негромкий голос доносился из-за дверей, я остановился, прислушиваясь.
– …он сажал мальчика на плечи, и они шли по зеленым лесам, по холмам и приходили на поле. – Женщина сидела на краю маленькой кроватки, мальчик лежал под одеялом и внимательно слушал. – И тогда человек начинал работать на поле, рассказывая мальчику о травах и корнях, о червяках, мышах, о… о чем еще?
– О кроликах! – воскликнул ребенок.
– Конечно о кроликах. Итак, они копали землю, сажали растения, человек рассказывал мальчику о кроликах, о том, как они живут в норах…
– Что это за сказка? – резко спросил я, почувствовав во лбу внезапную боль, словно мне между глаз вонзили кинжал.
Женщина подоткнула вокруг мальчика одеяло, не сводя глаз с его взволнованного личика. Ее ответ был произнесен тем же тоном, что и слова сказки.
– Это история семьи Эвана, насколько я понимаю, это о его деде. Но может быть, я ошибаюсь. Я узнала ее от моего брата, а он узнал ее от… того, кто знал наверняка. Это любимая история Эвана, единственная, способная утешить его, когда ему плохо.
Я больше не мог здесь оставаться. Я почти ослеп из-за боли в голове, все силы уходили на то, чтобы говорить нормальным голосом.
– Завтра. Я приду снова завтра.
Когда я вернулся к себе, боль так же внезапно исчезла. В конце концов, я ведь мадоней.
Завтра было таким же. Женщина наблюдала. Ребенок капризничал. Я пытался завоевать его расположение, чувствуя себя идиотом. Нелепо. На следующий день я вернулся к своим занятиям в библиотеке. Мой отец учил меня заклинанию, способному сдерживать бег воды. Все получалось. Вечером я снова заглянул к мальчику, и он поклонился мне вполне вежливо, когда я вошел. Я поклонился в ответ и посидел с ним, пока он не съел свою кашу. Я заставил кораблик летать по воздуху, но мальчик не стал играть с ним. Мы все почти не говорили. Когда женщина начала готовить мальчика ко сну, я пожелал им спокойной ночи и ушел.
