Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
преступлениях, которые он совершил. Следствие длится недели и месяцы: судебный следователь допрашивает сообщников, но те, понятно, остерегаются проронить какое-нибудь неосторожное слово.
Обвиняемый бравирует и, подсмеиваясь, говорит, что в общем пребывание в Мазасе вовсе не так неприятно, как думают. Здесь спокойно спится, регулярное питание, поправляется здоровье и, наконец, ведь всегда успеешь совершить путешествие в Гвиану или Новую Каледонию.
Судебный следователь, истощив все свои меры и зная, что только признание обвиняемого может установить его виновность, приглашает к себе начальника сыскной полиции.
— Постарайтесь заставить его проговориться, — просит он, — пусть ваши агенты побеседуют с ним и узнают, нельзя ли от него чего-нибудь добиться. Что касается меня, то я окончательно выбился из сил.
Полицейской лабораторией занимается не сам начальник сыскной полиции, он только в исключительных случаях, как, например, в деле пантенской шайки, берет на себя этот труд. Это дело агентов, и некоторые из них, нужно отдать им справедливость, достигли в этом значительной виртуозности.
Обвиняемого привозят в сыскное отделение из Мазаса, где он все время сидел на ординарной тюремной порции, которая не бог весть как питательна.
Бедняга, давно лишенный всех радостей лакомой пищи, несказанно рад вдоволь утолить свой голод сытным обедом.
Само собой разумеется, ему приносят угощение не от Кюба, — это обыкновенный обед из соседнего трактира: суп, одно мясное блюдо, десерт, сыр и бутылка вина. Но для бедняги, у которого от сухого хлеба и гороха давно подвело брюхо, это настоящий пир.
Тогда сыщик садится рядом с вором, они вместе обедают, пьют, и разговор завязывается, а между десертом и сыром наступает момент откровенных излияний.
Перед судебным следователем, даже перед начальником сыскной полиции заключенные по большей части робеют. Другое дело с сыщиком. Тот так же хорошо владеет жаргоном, как и они. Разговор с ним прост, фамильярен, и эта фамильярность незаметно благоприятствует откровенности.
Все искусство сыщика состоит в том, чтобы показаться мошеннику таким же мошенником, как он сам, и дать ему понять, что сыщик далек от всякой мысли возмущаться и негодовать против преступлений, совершенных его соседом.
Обыкновенно, агенты армии спасения возбуждают очень слабое доверие в своих клиентах, когда начинают с ними говорить высокопарным тоном.
— Несчастный, преступление, совершенное вами, возмутительно! Просите прощения у Бога и у людей.
Агент сыскной полиции, наоборот, должен выказать полнейшее пренебрежение ко всем законам морали.
— Ну, старина, — говорит он, — чего ради ты не хочешь сказать правды? Ведь все знают, что это ты выкинул штуку.
Чего ради кривляться и жантильничать? Признайся-ка лучше, от этого ты не умрешь, а признание всегда помогает на суде, как смягчающее обстоятельство. Ну, смелей, садись-ка, брат, за стол.
(На жаргоне «сесть за стол» значит «начать признаваться».)
Бывалые воры и мошенники, которым уже не в первый раз приходится угощаться в сыскном отделении, отлично знают, что такое полицейская лаборатория, и я от многих слышал, когда им подавали обед:
— Знаете, я не хочу получать от вас угощения.
Впрочем, очень немногие могли устоять перед соблазном литра вина и сытного обеда.
Понятно, эти приемы не имеют ничего общего с теми, которые практикуются, например, английским правосудием.
У наших соседей арестованного предупреждают, что, не посоветовавшись со своим адвокатом, он может не отвечать ни на какой вопрос и что каждое неосторожное слово может его скомпрометировать. Разумеется, это гораздо честнее. Обвиняемому не ставят никаких ловушек.
Быть может, с введением реформ уголовного следствия и у нас будет принята английская система.
Очевидно, это дает больше гарантий невиновным, но с другой стороны, сколько преступников избегнут вполне заслуженного наказания и, как говорят агенты на своем жаргоне, «проскользнут мимо».
Впрочем, когда подумаешь о тех страданиях, которые испытывают несчастные безвинно арестованные и даже осужденные, то, право, лучше все, что угодно, лишь бы не было таких ужасающих несправедливостей.
Я старался доказать при помощи многих примеров, что по большой части в этих ошибках следует винить не следователей, не правосудие, не общественное мнение, а один только случай, который иногда соединяет самые странные, подчас даже неправдоподобные обстоятельства.
С возвышенной точки зрения социальной морали весь этот вопрос сводится к тому, не лучше ли оправдать сотню виновных, чем осудить одного безвинного?..
Полицейская лаборатория не ограничивается одним угощением сытным обедом проголодавшегося узника. Она предоставляет человеку, которого желает заставить говорить, всяческие удовлетворения, способные его тронуть и которые он готов будет оплатить признанием.
С точки зрения психологической это дает материал для очень интересных наблюдений. Далеко не всегда лакомство или соблазн удовлетворения какой-нибудь прихоти раскрывают уста преступника, который отлично знает, что сознанием он лишает себя последнего слабого шанса избежать наказания. Нет, чаще всего другое чувство подталкивает его говорить. Это какая-то смутная, трудно поддающаяся определению потребность откровенности, какая-то струнка честности, которая в известный момент может шевельнуться в душе самого отъявленного негодяя.
Несчастный, в продолжение нескольких недель просидевший в одиночной камере Мазаса и не видевший никого, кроме величественного, но сурового следователя или, время от времени, начальника сыскной полиции, который так же, для поддержания своего авторитета, должен держаться с подобающей серьезностью, чувствует невыразимое облегчение, когда может пообедать за одним столом с веселым малым, так же как и он, говорящим на жаргоне, отвечающим на его мысли одобрительными шутками — «Эх, брат, не ты первый, не ты последний» — и дающим ему понять, что он совсем не чудовище!
Нужды нет, что завтра он будет проклинать этого агента. Нужды нет, что он знает, что его собеседник и в эту минуту продолжает с ним свое ремесло — агента, все это он знает, но это ему безразлично. Потребность поговорить откровенно, по душам, уже слишком сильно овладела им, ему нужно налить в другую дружественную душу все, что накипело на сердце. Уж слишком долго тянулись эти дни и ночи молчания в стенах Мазаса! Наконец-то он видит перед собой живое существо, которое, по-видимому, разделяет его чувства и мысли. До всего остального ему нет дела.
И несчастный беззаветно отдается своему порыву, повинуясь влечению, которое сильнее его воли, зная отлично, чего ему будет стоить этот момент откровенности.
Однажды я видел убийцу, доведенного таким образом до признания, стоившего ему впоследствии головы. Он это знал и говорил агенту, сидящему с ним:
— Ну, если тебе нужна моя голова, так на, бери ее! — бедняга бессознательно пародировал Шонара из «Лионского курьера».
Из описания истории патенской шайки, над которой, кстати сказать, я сам работал в нашей лаборатории, читатель увидит, что признание всегда извлекается благодаря доброму чувству, сохранившемуся в душе бандита и есть не более как результат моральной
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 174
