Его карандаш замер на мгновение, но взгляд по-прежнему был прикован к рукописи.
Сожалею, — безучастно произнес он. — Мои соболезнования.
Вы не догадываетесь, о ком я говорю, не так ли?
Он промолчал. Продолжал игнорировать меня.
«Возможно, он и лучший сценарист Марти Маннинга… но у него красное прошлое». Вы написали это о моем брате, мистер Винчелл. После этого он потерял работу, и кончилось тем, что он спился и довел себя до смерти. А вы даже не помните его имени.
На этот раз Винчелл поднял взгляд — но в сторону метрдотеля.
Сэм, — крикнул он, показывая на меня.
Я продолжала говорить — на удивление спокойно и непринужденно.
И бьюсь об заклад, вы даже не помните меня, не так ли? Хотя писали обо мне всего неделю назад. Я та самая Сара Смайт, которая «как донесла разведка, стряпает колонку, где высмеивает Наш Образ Жизни для тех озлобленных экспатов, что предпочитают торчать за океаном. Мисс Смайт на заметку: если вам здесь не нравится, почему бы не перебраться в Москву?». Поразительно, насколько точно я могу воспроизвести вас, мистер Винчелл.
Я почувствовала, как чья-то рука коснулась моего плеча. Это был метрдотель.
Мисс, вы не против вернуться за свой столик? — спросил он.
Я как: раз собиралась уходить, — сказала я и вновь повернулась к Винчеллу: — Я просто хотела поблагодарить вас, мистер Винчелл, за недавнее упоминание моего имени. Вы даже не представляете, сколько предложений мне поступило после выхода вашей заметки. Это лишний раз доказывает, насколько вы влиятельны сегодня.
С этими словами я развернулась и направилась к своему столику. Я ничего не сказала Элисон о том, что произошло за время ее отсутствия. Просто предложила выпить по последней. Элисон согласилась и сделала знак официанту. Потом сказала:
Готова спорить, теперь Винчелл напишет, как много ты выпиваешь за ланчем.
Этот человек может писать что угодно, — ответила я. — Он уже не сделает мне больнее.
Но после той первой и единственной встречи Уолтер Винчелл больше ни разу не упомянул обо мне в своей колонке.
Тем не менее он оказался чрезвычайно полезен для моей карьеры. Теперь у меня было столько работы, что я радовалась тем редким минутам, когда мой телефон молчал. Тогда я могла полностью сосредоточиться на своих многочисленных заданиях. Как всегда, я особенно любила писать по выходным — это было время, когда мои редакторы отдыхали, а большинство друзей и знакомых проводили время в кругу семьи. Воскресенье было единственным днем, когда я точно знала, что не услышу ни одного звонка, и поэтому могла работать с полной отдачей, не отвлекаясь.
Пока майским воскресным утром меня не разбудил телефон. Я сняла трубку.
Сара?
Пульс учащенно забился. Трубка задрожала в руке. Я давно задавалась вопросом, прозвучит ли когда-нибудь этот звонок. И вот это случилось.
Ты меня слышишь? — спросил голос.
Долгая пауза. Я хотела повесить трубку. Я этого не сделала.
Я здесь, Джек.
14
Ну, вот, — сказал он.
Вот, — сказала я.
Столько времени прошло.
Да, действительно.
Как ты?
Отлично. А ты?
Отлично.
Но, судя по его голосу, это было не так. Голос был сдавленным, слабым. Он нервничал так же, как и я. В трубке были слышны звуки улицы.
Где ты? — спросила я.
На углу семьдесят седьмой и Бродвея.
Как в старые добрые времена, подумала я. Ускользнул из дома, чтобы позвонить мне.
Ты сейчас занята? — спросил он.
В общем, да. Срочные дела…
О… Жаль.
Извини. Это… по работе.
Я понимаю, — сказал он.
Как ты узнал, что я вернулась?
Уолтер Винчелл.
Мой самый преданный почитатель.
Он рассмеялся — но смех быстро сменился кашлем. Ему не сразу удалось усмирить его.
Ты в порядке? — спросила я.
Да, — ответил он. — Легкий бронхит…
Тебе не следует быть на холоде…
Просто, моя очередь гулять с коляской.
До меня не сразу дошло.
У тебя маленький ребенок? — спросила я.
Да. Дочка. Кейт.
Сколько ей?
Семнадцать месяцев.
Поздравляю.
Спасибо.
Снова пауза.
Что ж… — сказал он. — Я просто хотел сказать тебе «здравствуй».
Здравствуй.
Сара… Давай встретимся. Пожалуйста.
Джек, я не думаю, что это хорошая идея.
Прошло четыре года.
Я знаю, но…
Четыре года. Это очень много. Я ничего не прошу. Просто хочу увидеть тебя. Удели мне полчаса. Не больше.
Телефонная трубка снова задрожала в моей руке. Наконец я произнесла:
В «Гитлитц» через десять минут.
Я повесила трубку. Но так и стояла у телефона, не в силах пошевельнуться. Ребенок. Дочь. Кейт. Нет…
Мне захотелось исчезнуть. Схватить чемодан, бежать на Пенсильванский вокзал, сесть на ближайший поезд и уехать…
Куда?
Куда бежать на этот раз? И даже если я уеду куда-нибудь, он все равно будет со мной. Как всегда.
Я поборола искушение успокоить себя спасительным глотком виски. Вместо этого заставила себя пойти в ванную. Уставилась на свое отражение в зеркале. Он решит, что я постарела… потому что я действительно постарела. Я почистила зубы. Быстро нанесла губную помаду. Причесалась. Отложив расческу, вцепилась в края раковины, пытаясь унять дрожь во всем теле. Желание бежать снова нахлынуло на меня. Я заставила себя выйти из ванной. Надела пальто. Вышла из квартиры. На улице шел снег. Я подняла воротник пальто. И двинулась пешком в сторону закусочной «Гитлитц».
Первое, что я увидела, когда вошла в обеденный зал, была большая голубая коляска, стоявшая у одной из кабинок. Я подошла. Джек сидел за столиком, обеими руками обхватив чашку с кофе, уставившись в дымящуюся черную жижу. Он не сразу заметил меня. И это было хорошо, потому что я успела оправиться от потрясения, вызванного переменой в его внешности. Он страшно похудел. Щеки ввалились, кожа приобрела землистый оттенок. Волосы поредели. Глаза были очень усталыми. Он выглядел нездоровым. Со времени нашей последней встречи он постарел лет на двадцать.
Он поднял голову. Наши глаза встретились. Он попытался улыбнуться, но не смог. Я попыталась улыбнуться в ответ — но увидела, что от него не ускользнул мой обеспокоенный взгляд. Он тут же вскочил из-за стола. Когда он выпрямился во весь рост, его худоба показалась еще более пугающей. Он потянулся ко мне обеими руками, потом передумал и протянул только правую. Я ответила на его рукопожатие. Его рука была худой, высохшей. Он не отрывал от меня глаз. Мне стало трудно выдерживать его взгляд.
