Книга Свои-чужие - Энн Пэтчетт

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78

— Зачем мне переезжать в Виргинию? — спросила Тереза. Она-то знала зачем, но хотела услышать это от него.

— Так будет лучше, — ответил Берт, стрельнув глазами вниз, туда, где под каждой его ладонью устроилась милая взъерошенная головенка.

— Детям лучше — чтобы оба родителя были рядом? Чтобы безотцовщиной не расти?

— Господи боже мой, Тереза! Ты же сама родом оттуда! Я ведь не предлагаю тебе перебраться на Гавайи! Все твое семейство в Виргинии. Ты там будешь счастливей.

— Я очень тронута твоей заботой о моем счастье.

Берт вздохнул. Опять пустые разговоры. Тереза была мастерица вот так его изводить.

— Тереза, жизнь меняется. Все нормальные люди умеют к переменам приспосабливаться. Одна ты уперлась.

Тереза налила себе из перколятора чашку кофе. Предложила и Берту, но тот молча отмахнулся.

— А мужу Беверли ты не предложил с вами переехать, а? Чтобы он мог чаще видеть своих девочек? — От общих знакомых Тереза слыхала, что мистер Казинс и свеже-вот-вот-испеченная миссис Казинс уезжают в Виргинию из опасений, что предыдущий муж счастливой невесты попытается убить Берта. Обставит дело как несчастный случай, так что концов никто не найдет. Предыдущий муж был полицейским. А полицейские — не все, но кое-кто — мастера на такие штуки.

Беседа бывших супругов была непродолжительна и окончилась тем, что Берт демонстративно вспылил. Ничего особенного, он так делал всегда, — но этого для Терезы Казинс оказалось достаточно, чтобы остаток дней провести в Лос-Анджелесе.

Тереза устроилась в окружную прокуратуру секретаршей. Двоих младших отдала в детский сад, двоих старших записала в группу продленного дня. Место Терезе предложили бывшие коллеги мужа. Прокурорских немного мучила совесть оттого, что они все так долго покрывали роман Берта, — вот и решили сделать для брошенной жены доброе дело. Но очень скоро в прокуратуре заговорили, что не худо бы новой секретарше пойти на вечерние курсы и выучиться на помощника юриста. Эта измученная, озлобленная, обиженная судьбой женщина была далеко не дура.

Берт Казинс на должности заместителя окружного прокурора зарабатывал мало, а потому должен был выплачивать очень скромные алименты. К доходам семьи он отношения формально не имел, а потому они и не учитывались. Берт подал прошение о том, чтобы дети все лето, с конца одного учебного года и до начала следующего, находились под его опекой, и ходатайство было удовлетворено. Тереза лезла вон из кожи, чтобы ему дали только две недели, но Берт был юрист, и друзья у него были юристы, а вдобавок водили дружбу с судьей, и родители снабдили его достаточной суммой, чтобы иск Терезы, если надо будет, пролежал в суде до скончания века.

Узнав, что лета с детьми она лишилась, Тереза хотела было закатить истерику, но вдруг поняла — да это же не развод, а каникулы на Карибах! Конечно же, она любила своих детей, но, если подумать, когда три месяца в году не надо никому лечить ангину, не надо разнимать бесконечные драки, никто не канючит над ухом, что хочет в балетный кружок, на который нет ни денег, ни времени, можно не объяснять на службе, почему опоздала, и не отпрашиваться пораньше, и не выкручиваться постоянно… словом, три месяца без детей, пусть даже она никогда не признается в этом вслух, — не так уж ужасно. А если представить, как она лежит субботним утром в постели и при этом Элби не скачет через нее туда-сюда, как горнолыжник через сугроб… неплохо, совсем неплохо! А если еще и представить, как Элби скачет по новой жене Берта, а та наверняка спит в кремовой шелковой ночнушке с черными кружевами, которую и стирать-то нельзя, только в химчистку, — просто замечательно.

Пока дети были маленькие, отправлять их одних было невозможно, и приходилось что-то придумывать. Однажды с ними летела мать Беверли, в другой раз — ее сестра. Бонни при Терезе терзалась, постоянно просила прощения и не смела глядеть в глаза. Бонни была замужем за священником и потому умела чувствовать себя виноватой во всем, в чем только можно. В третий раз в роли дуэньи выступила Уоллис, подруга Беверли, — громкоголосая и улыбчивая дама в ярко-зеленом хлопчатобумажном платье. Уоллис любила детей.

— Ну, ребятушки, — сказала она четверым маленьким Казинсам. — Мы с вами умнем весь арахис на борту.

Уоллис притворилась, будто и сама — ну, надо же, как совпало — летела в тот день в Виргинию, и разве не замечательно, что они оказались в одном самолете? И все у нее вышло так легко и ловко, что Тереза расплакалась не раньше, чем вернулась из аэропорта и вошла в опустевший дом.

На обратном пути сопровождающие были со стороны Терезы — сначала мать, потом — ее любимая кузина. Берт покупал билет всякому, кому хватало отваги провести шесть часов в самолете с его детьми.

Но в 1971 году было решено, что дети уже большие и могут летать одни, иными словами — что 12-летнему Кэлу и 10-летней Холли по силам справиться с Джанетт, которой в восемь лет ни до чего не было дела, и с Элби, которому в его шесть дело было решительно до всего. В аэропорту Тереза передала им билеты, присланные Бертом, и посадила на самолет до Виргинии — причем без багажа, на что никогда бы не решилась, если бы вахту несла Бонни или Уоллис. Пусть-ка Берт покрутится, подумала она. И обеспечит детей всем необходимым, начиная с зубных щеток и пижам и далее по списку. Она передала Холли письмо для него. Всех четверых требовалось сводить к стоматологу — почистить зубы от камня, а Джанетт еще и нужно было поставить несколько пломб. Она послала Берту список детских прививок, галочками отметив те, что требовали повторной вакцинации. А то сколько можно с работы отпрашиваться, чтобы по врачам бегать! Эти доктора вечно опаздывают, иногда на полдня в клинике застрянешь. А миссис Казинс номер два на работу не ходит. Вот у нее времени хватит и по магазинам пройтись, и к зубному съездить. У Холли от уколов кружится голова. Элби укусил медсестру. Кэл отказался вылезать из машины. Она и тащила, и тянула, однако сын так растопырился в двери, что никакими силами извлечь его не удалось, и последнюю прививку они пропустили. И еще — она куда-то задевала «прививочный паспорт» Джанетт, а потому не может точно сказать, что ей кололи, а что нет. Все это она подробно изложила в письме бывшему мужу. Беверли Казинс, ты хотела моих детей? Получи и распишись.

Дети сидели по обе стороны прохода: мальчики — слева, девочки — справа, и каждому вручили значок «юного авиатора». Прикалывать его не захотел только Кэл. Все были ужасно рады, что летят на самолете и что на целых шесть часов остались без надзора. Хотя они и ненавидели расставаться с матерью — юные Казинсы были безоговорочно преданы ей, — все, включая двух самых младших, родившихся уже после того, как семья перебралась на Запад, считали себя виргинцами. И все дружно терпеть не могли Калифорнию. Всех достало пихаться и толкаться в коридорах Объединенной окружной школы Торранса. Достал автобус, подбиравший их каждое утро на углу, достал водитель, который лишних полминутки не мог подождать, если из-за копуши Элби они не успевали. И даже любимая мама достала, потому что начинала кричать, когда они, пропустив автобус, возвращались домой. Вот теперь из-за них она опоздает на службу! Она неустанно повторяла это в машине, покуда на жуткой скорости неслась в школу: а служба ей нужна, им не прожить на деньги, что присылает им отец, и она не может себе позволить рисковать увольнением из-за того, что у них, черт возьми, не хватает ума вовремя выйти из дома. Чтобы заглушить мать, они принимались щипать Элби, и визг его заполнял машину как горчичный газ. Но больше всего их достал этот самый Элби, который уже залил все вокруг своей кока-колой и теперь сосредоточенно пинал кресло впереди. Он, он был виноват во всем. Но и Кэл их тоже достал. Мать повесила ему на шею грязный шнурок с ключом и сказала, что это его обязанность — приводить всех домой после школы и кормить обедом. Кэла это достало, он хотел отдохнуть и частенько просто запирался в доме на час, а то и больше, оставив своих сестер и брата снаружи, чтобы без помех посмотреть телевизор. Лютая погибель детям во дворе не грозила: попить они могли из садового шланга, а укрыться от солнца — под автомобильным навесом. Но когда возвращалась с работы мать, младшие с воем бросались ей навстречу и жаловались на свою несчастную долю. И врали, что сделали уроки, — врали все, кроме Холли: та и в самом деле всегда готовила все уроки, даже когда приходилось заниматься под автомобильным навесом, сидя на земле по-турецки. Правда, Холли и жила ради похвал, которыми ее осыпали учителя. Но их достала и Холли со своими пятерками. А не достала их одна только Джанетт — и то лишь потому, что о ней вообще никогда не думали. Она все время молчала, и внимательная мать давно бы уж спросила учителя или педиатра, не кажется ли им, что с ребенком что-то не так, — однако никому ничего не казалось. И Джанетт это достало.

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78