Когда все отошли от потрясения, Гумбольдт уже исчез под палубой.
10
Шли дни. «Пачакутек» пролетал над горами, равнинами, пустынями и реками, неуклонно направляясь к цели. Гумбольдт решил обогнуть Гималаи и лететь через Венгерское королевство, Румынию, Османскую империю, Персию и Британскую Индию.
До сих пор никаких трудностей не возникло, и путешествие проходило спокойно, и даже вечное соперничество Гумбольдта и Лилиенкрона его не портило. Состязание в стрельбе не улучшило отношения между двумя учеными. Они то спорили о географических особенностях, то о свойствах облаков, то о воздушных течениях. Кажется, не было такой темы, в которой они бы достигали согласия. Дирижабль Лилиенкрону тоже не нравился. Вместо того чтобы радоваться, что «Пачакутек» доберется до Батавии быстрее, тот постоянно жаловался на неудовлетворительное санитарное оборудование и узкие каюты. В общем-то, он был прав: туалеты располагались только в задней части трюмов. И если женщины делили каюту на верхней палубе, мужчины вынуждены были тесниться в нишах на нижней палубе, между камбузом и продовольственным отсеком. Последний делился на помещение, где хранились запасы воды; тросовое отделение, в котором находились инструменты, запасные части, канаты; и отдельную комнату для продуктов. В ней пахло ветчиной, кислой капустой и маслом, а когда дул ветер, тарахтели горшки. Но ведь самое главное то, что они летели! Никаких границ, таможенного контроля и пограничников. С каждым днем, проведенным в воздухе, они приближались к цели.
Вилма ни на шаг не отступала от Лилиенкрона. И Оскар на нее за это обижался. Не доверял он чудаковатому ученому. Раз уж тот так неожиданно выиграл состязание в стрельбе, значит, не так он прост, как кажется. Не иначе, как подвела Вилму ее хваленая интуиция.
Так и шли дни. Работы, собственно, было мало. Оскар помогал Элизе готовить еду, следил за порядком в кухне и спальне. В его обязанности входило следить за продуктами питания. Фрукты, овощи, лимоны, картофель, солонину, копченую колбасу, хлеб, крупу, пиво и консервы нужно было регулярно проверять и вести учет. Особенно внимательно следовало контролировать количество воды. Не известно, когда еще придется пополнить запасы.
Больше всего Оскар любил вечера. Когда садилось солнце, и на небе появлялись первые звезды, все собирались за столом и ужинали, пока мир за бортом тонул в сумерках.
– Знаете ли вы, что я обычно не ем ничего, кроме галет и зеленого чая? – профессор в очередной раз потянулся к медному котлу, в котором Элиза приготовила свой знаменитый густой суп с острыми колбасками. – У меня очень чувствительный желудок. Единственное исключение – тайская и южно-азиатская кухня. Кажется, острота благотворно влияет на мое пищеварение. Видимо, в специях содержатся вещества, стимулирующие выделение желудочного сока и убивающие микробы и бактерии. Но вряд ли в Германии можно найти такие пряности. Впрочем, ваша кухня – исключение. Как вам удается придавать блюдам такой вкус?
– Все дело в приправах, – улыбнулась Элиза. – У меня всегда есть запас пряностей с моей родины. Достать их не так-то просто, но «Гамбургская контора пряностей» привозит их специально для меня.
– Вы непременно должны дать мне их адрес, когда мы вернемся в Берлин, – сказал Лилиенкрон. – И поделиться своими рецептами. Велю своей экономке записать их в книгу, чтобы не потерялись. Такие сокровища нужно бережно хранить.
Гумбольдт хмуро прислушивался к беседе. Пора было признать, что ему не нравилось, что Лилиенкрон с Элизой так быстро нашли общий язык. Его самого вопрос еды никогда особо не занимал. Конечно, креольская кухня была ему по вкусу, но он был не очень щедрым на похвалу. То, что ему понравилось блюдо, можно было понять только по тому, что он съедал все до последней крошки.
Оскар заметил, что отец пьет много пива. Кувшин снова опустел.
– Наполни его, мой мальчик, – попросил Гумбольдт, слегка запинаясь. – И, кажется, неплохо бы принести еще и хлеба.
– Хорошо, – Оскар взял кувшин и лампу и направился в трюм.
На сердце было неспокойно. Никогда еще он не видел отца таким.
Пивные бочки выстроились в ряд за полками. Корабль немного качало, и деревянные бока постукивали друг о друга. Оскар поставил лампу и поднес кувшин к одной из бочек. Юноша отвинтил кран и подождал, пока сосуд не наполнился. Снова завинтил кран. Такое ощущение, что отец пытается утопить свою злость в хмельном напитке. Нужно не спускать глаз с этого Лилиенкрона. Так, теперь хлеб, и можно возвращаться.
Но на полпути к полке с хлебом Оскар остановился. Он едва не наступил на связку копченых колбасок, лежавшую под ногами. Наверное, сорвалась с крючка из-за качки. Он наклонился и поднял их. По привычке пересчитал. Девятнадцать. Но должна быть двадцать одна! Список лежал совсем рядом. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, ошибки быть не может. Двух колбасок не хватало.
Странно.
Юноша повесил колбаски на место и пошел к хлебу. Булки хлеба плотно лежали в деревянных ящиках. Там они были защищены от пересыхания и плесени. Оскар протянул руку, чтобы вытащить одну буханку, но снова застыл. На полу было полно крошек. Одна буханка была разломана пополам.
Оскар прикоснулся к мякишу. Еще свежий.
Он поставил лампу в угол и вгляделся в темные углы. Может быть, завелись крысы? В свое время мальчик натерпелся от этих животных, но здесь, похоже, их не было. Кто-то сюда заглянул. Кто-то решил стащить колбасы и хлеба. Лилиенкрон. Он единственный, кто мог бы это сделать без всякого зазрения совести. На душе стало скверно. Оскар направился к выходу.
– Вот ты где, мой мальчик! – крикнул Гумбольдт, увидев его. – Уж не заблудился ли ты? – и громко рассмеялся.
– Нет, – ответил Оскар. – Но возникла небольшая проблема. Боюсь, кто-то забрался в наши запасы еды.
– Что ты такое говоришь? – нахмурился Гумбольдт.
– Я обнаружил пропажу колбас, полбуханки хлеба. Повсюду крошки. Сначала я решил, что это крысы. Но это исключено. Должно быть, это кто-то из нас.
– Что?
– Кто?
– Почему?
Все глаза устремились на Лилиенкрона.
– Что вы так на меня смотрите? – занервничал ученый. – Неужели вы считаете, что я мог тайком пробраться в кладовую и украсть продукты? Очень жаль. Если мне что-то понадобится, то я попрошу. Мне и в голову не придет ничего подобного.
– Тогда все же крысы, – решил исследователь.
Оскар покачал головой:
– Уж в этом-то я разбираюсь. Когда я жил на чердаке в Берлине, я им дюжинами шеи сворачивал. Эти твари умные, но они не могут разломить буханку хлеба надвое. Кроме того, находись они рядом, был бы слышен запах.
Гумбольдт нахмурился еще больше.
– А воду ты проверил?
Оскар хлопнул ладонью по столу.
– Ну конечно, – пробормотал он. – Я кое-что заметил. Позавчера мне показалось, что воды стало меньше. Но мне не хотелось поднимать тревогу, а потом я просто забыл. Пойдемте, сами увидите.
