Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32
– …и всех сожрут, – заканчивает папа. – Кроме тех, кто испортится.
Совершенно невозможно сочинять с ним сказки: каждый раз получается какая-то бессовестно правдивая жизнь.
Бледное неуверенное небо к вечеру дозревает, наливается полосатой краснотой мельбы. Сад пахнет яблоками, дом пахнет яблоками, кот пахнет яблоками и смотрит с крыши сарая желтыми яблочными глазами.
Папа задумал сделать яблочные чипсы, но что-то у него пошло не так и вместо чипсов получились две сковородки качественных углей. Дом пахнет углями, сад пахнет углями, угольно-черный кот смотрит из кресла и пренебрежительно морщит нос.
– Ты читала рассказ «Жизнь с идиотом»? – спрашивает папа у мамы в рамках поддержания светской беседы, пока оба заняты отмыванием сковородок.
Матушка поднимает голову и молча смотрит на него.
– Понимаю, – горестно соглашается папа. – Ты могла бы его написать.
Вечером выходим за околицу. Над горизонтом с фигурно вырезанными в нём макушками елей разгорается самая преждевременная в мире звезда – Венера, которая вовсе никакая и не звезда, а планета, но какая разница, когда следом за ней радостно высыпает прочая звездная мелочь, как детсадовцы за воспитательницей. Внизу по дороге беззвучно мчатся две собаки, белая и черная, растворяются в сумерках, точно короткие сны. Настроение у всех молчаливо-лирическое – до тех пор, пока из-за баррикад ивовых зарослей не заводят свою революционную песнь комары.
– Сейчас прольется чья-то кровь, – говорит папа.
Обратный путь проделываем с неприличной поспешностью, притворяясь, что это не побег, а заранее спланированная передислокация.
Но когда мы подходим к дому, оказывается, что вечер, как соседские дети, внезапно вырос во взрослую ночь. Стоит, сутулясь, сунув руки в карманы окон и дрожа на ветру всеми своими звездами, облаками, сверчками и яблоками, отсыревшим сеном и камышовыми зарослями, рыбаками на далёкой Оке и чужой безмолвной рыбой, смотрящей на них то ли сверху, то ли снизу, отсюда и не разберешь.
Рыбак бросает окурок в воду. Рыба ухмыляется, бьет хвостом и уходит в глубину.
– Сидр! – говорит папа. – Завтра сварим сидр.
– А еще у Чехова есть такой рассказ – «Безнадежный», – говорит мама.
* * *
Дни в деревне медовыми сотами заполняют июнь: одинаковые, ровные, залитые тягучим зноем. В палисаднике матушка поливает цветы, укоризненно напевая:
– Ромашки спрятались… Поникли лютики…
Словно мягко отчитывает детей из ясельной группы.
Веретено можжевельника окутано белоснежной паутиной такой красоты и тонкости плетения, словно до нашей богом забытой деревушки добрался редкий вид паука – оренбургский.
– Не могу его прогнать, – говорит матушка извиняющимся тоном. – Мне кажется, это он для меня сплел.
Восхитительный и трогательный эгоцентризм. С интересом жду, будет ли он распространяться на кротов и огневку.
* * *
В гости заглянул с инспекцией дальний сосед. В нашей деревне «дальний» означает, что нас разделяет десять домов. А сосед – да потому что тут все соседи, куда друг от друга денешься. Побеседовал со мной о политике, жаре (вы заметили, сэры, какие стоят погоды? предсказанные!) и раскуроченной ремонтниками трассе на Нижний.
– А все-таки хорошо тут у нас, – говорит мечтательно. – Тихо…
В этот момент на крыше бани грохнули литаврами молотков строители.
– …спокойно, – слегка озадаченно продолжил сосед.
С чердака бомбами обрушились дети, акустической волной взрывая остатки безмятежности.
– Настоящая, простая жизнь, – с тревогой закончил сосед, повысив голос.
Из палисадника вышла матушкина собака Дульсинея в трусах и бюстгальтере.
Трусы – потому что течка. Бюстгальтер – потому что дети – глумливые балбесы. Сосед крякнул и, очевидно, убоявшись прогрессии, торопливо распрощался.
Синее полотнище неба расцарапано до белой изнанки. Облачный пух торчит сквозь прорехи. Похоже, где-то ходит гигантский летний кот и точит когти.
Столько лета вокруг, что его трудно унести одной.
* * *
Жарко, душно, и кот вытягивается в проходе, где сквозняки. Ветер зарывается теплой пятерней в его шерсть, треплет за хвост. Вдоволь належавшись, кот потягивается и бредет в кухню. На полу остается пушистый золотой клочок. Сквозняки тут же радостно принимаются швырять его друг другу по паркету.
Подарок, думаю я, лениво наблюдая за клочком, скользящим то на восток, то на юго-запад. Как мило со стороны кота оставить в знак признательности эту рыжую чепуховину.
Хотя, если судить по количеству шерсти, больше всего благодарности от него заслужили мои зимние брюки, и я бы предпочла, чтобы они так больше не делали.
* * *
Матушка звонит из деревни, жалуется на комаров, слепней и папу. Комары поют, слепни кусаются, а папа виноват в том, что Интернет посещает наш дом крайне редко и только в солнечные безветренные дни.
Надо сказать, папа здесь совершенно ни при чем. Деревня расположена в таком месте, что даже покрытие сотовых вышек у нас шахматное, через каждые пять метров: тут берет, тут не берет. А уж бесперебойно работающий Интернет и вовсе недостижим.
– Вот я и сказала! – трагически восклицает матушка. – Пусть придумывает что хочет, но чтобы Интернет в доме был! И знаешь что он сделал?
– Что? – спрашиваю, теряясь в догадках. Потому что хоть ты тресни, но ни у кого в деревне нет нормальной Сети.
– Бубен, – горько отвечает матушка. – Твой отец сделал бубен. Говорит, будет камлать на хорошую погоду.
* * *
Вернулась из деревни в город. Выползла на улицу посреди дня. Ни за что бы не стала, я вообще не создана для героизма, преодолений и поднятия тяжестей, но дома закончилась овсянка. Пришлось идти.
Испитые тени домов. Побуревшие остовы машин. Голубь, чиркнувший краем крыла о мусорный бак, вспыхивает на лету. На сковородках канализационных люков равномерно поджариваются коты. Декорации для постапокалиптического романа предоставлены «Летом Инкорпорейтед».
У входа в продуктовый стоит длинноволосая девушка. Сверху шорты, снизу кеды, между ними растут до того потрясающие ноги, что я забываю об овсянке.
Господи, думаю, вот бываешь же ты иногда в ударе. Например, когда создаешь подобные формы.
Безупречные ноги. Невозможные. Если б у Елены Прекрасной хоть одна нога была такой красоты, вся эта заварушка никогда бы не кончилась миром.
Отчего-то именно в такие секунды остро и на удивление непротиворечиво осознаешь, что, во-первых, все существование твое бессмысленно, а во-вторых, есть, есть в жизни высший смысл. И даже успеваешь затеять торг с господом: боже, давай ты мне – такие ноги, а я тебе, допустим…
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32
