Но заткни-ка рот напеву!В землю косточки погрузли,А над ними встало древо,А из древа вышли гусли.
И гласят всему народу,И звенят крамольной быльюПро старинную невзгоду,Про изорванные крылья.
Коготкович заглушил струны.
– Чем ответишь? – крикнул весело, зная: спел на славу.
Обе дружины снова посмотрели на Светела. Светел очнулся и с ужасом вспомнил: Обидные так и лежали не налаженные. Он вслепую бросился к саночкам.
– Станет ждать тебя воевода! – досадливо фыркнула Ильгра.
Сеггар застёгивал нащёчники. Будь Светел готов состязаться, может, нашёл бы предлог повременить. А так – нет.
– Наша взяла. До горы! – обрадовались коготковичи.
– Рано хвалитесь! Хар-р-га! – зарычала в ответ Царская.
Сеггар поправил кованый пояс, зашагал навстречу Потыке. Светел стоял с пылающими ушами, понимая, что впервые зрит истинного Неуступа. Какой «дядя Сеггар», пестовавший юных заменков? Толстый поддоспешный суконник, выпуклые «доски» брони, шлем с бармицей, росший прямо из плеч… Доспех, весивший, наверно, пуды, пугающе искажал телесную соразмерность. На Коготка надвигался железный утёс. Ни глаз, ни лица, ничего человеческого. Неуязвимый, неприступный. Мечтая о расправах с врагами, Светел даже не представлял их такими. А если…
Снедающий срам и тот отпустил. Лыко ли в строку оплошка ничтожного отрока, когда спорят вожди!
Ничего-то Светел пока не знал, не умел… Только рукавицы раздирать да пустой воздух дубасить…
…Сошлись. Поклонились, держа расстояние, когда ещё копьём не достать. Обнимутся после. Когда вызвонят друг другу славу по щитам, по шеломам, по серебрёным нарамкам.
– До горы! – взревели коготковичи.
– Хар-р-га! – ответила Царская.
– Эх! – блестела шальными глазами Ильгра. – То ли дело прежде бывало! Сойдёмся с кем переве́даться – только и утихнем, когда всяк молодечеством натешится и Небо натешит…
– Нынче не то.
– Чай вместе наниматься идём, а купец глянет – один руку нянчит, другой без зубов шепелявит, третий рожу исписанную несёт…
– Глянет, напугается, к Ялмаку отбежит.
Косохлёст ломко подал голос:
– Если кто плачет, будто дядя Сеггар всем в убыток нас с сестрой бережёт…
Кочерга отвесил молодому витязю подзатыльник:
– Умишка не нажил, так язык прикуси.
Светел вновь уловил тревожную недомолвку, касавшуюся заменков. Неволей вспомнилась Житая Росточь. Тётка Обороха, не знавшая, чем ещё напоследок потешить сыночка, обетованного котлу. И Лыкаш, сам не свой от страха и неизвестности. Он тоже тогда задирал то Сквару, то Светела, а губы знай тряслись…
…На застывшей реке, на поле воинской чести, огороженном двумя стенами молчаливого леса и двумя – оружных людей, затевалось соперничество стремнины и тверди, удали и упорства. Коготок вился, нападал с лёту, как скопа на лосося. Да вот лосось нынче был велик и непрост. Из тех, что выплывают в отвесно падающей струе. Измором не возьмёшь, врасплох не захватишь. Силой попрёшь – самого ловца утянет на дно!
«И я буду таким! И я…»
Потыка всё же изловчился сбить Сеггара.
Воткнул в снег копьё, взвился, грянул обоими валенками ему в щит! Как тут устоишь? Сеггару хватило бы проворства рубануть по ногам, но друга, вышедшего на любки, не калечат. Светел про себя охнул. Неуступ опрокинулся… но как! Назвать это падением не поворачивался язык. Доспехи лязгнули, сплачиваясь в кованый шар. Сеггар перекатился, толкнул землю коленом – и вот уже снова стоял, и тяжёлая рогатина смотрела Коготку в грудь. Проделай такое даже без лат, не выронив щита и оружия! Супротивника из виду не потеряв!
Рогатина свистнула в ответном посяге. Что Неуступ брал от земли, Потыка, сообразно имени, черпал у воздуха. Отлетел, упорхнул, выправился, полный грозного веселья, готовый снова разить.
Коготковичи громыхали в щиты кто секирой, кто вдетым в ножны мечом.
– До горы! До горы!
– Хар-р-га!
Светелу хотелось петь общий клич, он не знал, позволено ли. Вспомнил о гуслях…
Со стороны Путилина кружала белым речным плёсом спешил лыжник. Когда витязи стали оборачиваться, парень замахал руками, закричал:
– Не покиньте, государи воители! Братья Гузыни крушить идут вчетвером!
– О! – сказала Ильгра. – Гузыни!.. Как думаешь, Сеггар, двух дружин хватит управиться? Может, лучше сторонушкой обойти?
Воины засмеялись.
– Мизинный братец у нас намедни гулял, – жаловался упыхавшийся работник. – Песни злые орал, мисы бил, работника Порейку об стол ринул… Еле совладали гуртом выкинуть! Так за него все братья рукава засучили. Семьян собрали, ратью поднялись! Говорят, дядьку своего Мешая призвали нам на погибель… А и наши возгорелись, всяк друзей кликнул… в топоры бы не кинулись! Выйдет кружалу сквернение, как потом гостей принимать? На вас надея, милостивцы…
– Я бы так рассудил, – молвил скорый на решения Коготок. – Мой недоросль с твоим ротозеем толком ведь не разведались. Пусть, говорю, вперёд выбегут, а погодя и мы подоспеем. Свезёт им – похвалим. Не свезёт – косточки приберём.
– Ты своего как ругаешь? – спросил Сеггар.
Не то чтобы имя отрока впрямь имело значение. Воевода смотрел на приплясывающего Светела. Взвешивал.
– Ве́селом ругаю.
– Светел да Весел, – рассмеялся Гуляй.
– Лучше Светелом да Веселом быть, чем Гузынями.
– Санки оставите оба. Довезём, – наконец приговорил Сеггар. В побратимстве двоих вождей он был старший. Он строго предупредил, глядя почему-то лишь на Светела: – Ума кулаком добавить благословляю. Смертью убивать не велю.
