Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Нерешительность в голосе Майка заставила меня думать, что я пребываю на грани какого-то тревожного расстройства. Ничего в общем удивительного, если принять во внимание распространенность неврозов в нашей семье. Но мне нужно как-то оправдаться, и я говорю, что тот, кто ни о чем не волнуется, наверное, просто не понимает всей серьезности ситуации. Джо подхватывает: «Конечно. Если ты ни о чем не переживаешь, наверняка на твое рабочее место скоро посадят робота!»
Возможно. Но не так уж важно, назовем мы это качество тревожностью или реализмом — фокусироваться оно в любом случае не помогает. Что, впрочем, имеет смысл с эволюционной точки зрения: если ты находишься в пещере, окруженной львами, — это, пожалуй, не самое подходящее время для сосредоточенного вытесывания идеального наконечника для копья. Когда надвигается опасность, в мозге срабатывает специальный механизм рассредоточения внимания. Получается, когда мы переживаем из-за своей неспособности сосредоточиться, в мозг попадает новая порция гормонов стресса, что вообще никак не помогает удерживать внимание. «Если ты не слишком тревожишься и в то же время не слишком погружен в свои занятия — ты находишься в том самом замечательном состоянии, когда в префронтальной коре работают так называемые α2А-рецепторы. Если ты слишком волнуешься, они отключаются», — объясняет Джо.
Получается, если хочешь сосредоточиться, главное — расслабиться и не переусердствовать в стараниях. Джо подтверждает: «Если все время находиться в напряжении, можно довести себя до ступора; если постоянно бороться с собой, работаться будет хуже».
Плюс ко всему волнение «съедает» энергию, которую можно было бы направить на торможение импульсивных попыток мозга бросить работу и подумать о чем-то постороннем. Кстати, результаты стандартизированного теста на импульсивность у меня тоже высокие.
А вот недостаток добросовестности — это не про меня. Я всегда была той еще зубрилой и, естественно, по шкале добросовестности в тесте набрала много баллов. Но, может, это другая сторона той же медали? Что, если моя импульсивная часть постоянно стремится отвлечься, тогда как добросовестная отчаянно пытается придерживаться намеченного курса? Не происходило ли у меня в голове подобное перетягивание каната? В сочетании с моим тревожным темпераментом это вызывает еще больше волнений и стресса, отключая те самые критически важные для сосредоточения α2А-рецепторы.
Просто ужас. Но, по крайней мере, за прошедшую неделю в компании Джо и Майка с этим мы вроде разобрались. Джо показывает график частоты ошибок, которые я сделала при выполнении заданий. «Сначала у тебя было 90 % неправильных ответов, и мы пытались понять, как дотянуть тебя до 50 %. Вот здесь видно резкое понижение, а вот тут — еще одно. А в последние несколько дней ты просто дала жару. Я говорю „Ух ты!“, и все в лаборатории такие: „Ты что, это просто невозможно“», — признается он.
Еще он говорит, что я добилась огромных улучшений даже по сравнению с результатами пациентов с ПТСР или переживших инсульт: «Ты в буквальном смысле перескочила с ошибок в 90 % случаев к „О, да теперь мне все понятно“». Мышцы пресса можно укрепить ежедневными тренировками с нарастающей интенсивностью — и, похоже, тренировка для мозга аналогичным образом укрепила мои нервные связи и помогла эффективнее работать тем из них, которые ответственны за состояние «расслабленной готовности» или «потока». А так как мозг всегда предпочтет проторенную дорожку менее эффективному соединению, вскоре я автоматически буду входить в «зону», просто садясь за рабочий стол.
Но Джо сообщает плохие новости: мой новообретенный покой почти наверняка вскоре исчезнет, если я не буду намеренно его поддерживать. По-видимому, в этом и заключается главная трудность тренировки зрелого мозга. Можно еще раз провести аналогию с физическими упражнениями: нужно постоянно их выполнять, иначе снова станешь дряблым. А я со своей склонностью к блужданию ума наверняка вернусь к тому, с чего начинала, — к своим «бабочкам». «Полученный эффект, скорее всего, продлится две-три недели», — извиняющимся тоном говорит Джо.
И что теперь? Джо обещает прислать другие упражнения, чтобы я могла заниматься дома, — но не будет же он делать это всегда. А я не смогу летать через океан, чтобы повторять процедуру стимуляции мозга. Увезти домой какое-нибудь мобильное приложение я тоже не могу. Джо и Майк радостно признают, что до сих пор точно не знают, как именно их упражнения влияют на мозг — и действительно ли их эффект распространяется на повседневные задачи, особенно у здоровых людей, ведущих нормальный образ жизни. До меня они не пробовали применять эти упражнения на людях, не имевших серьезных проблем с мозгом. Так что им не меньше моего интересно, что же произойдет, когда я вернусь домой.
Так сохранилось ли мое самообладание, когда вновь потребовалось попеременно заботиться о маленьком ребенке, работать и вести домашнее хозяйство? Вообще-то да. Несколько недель кряду я была спокойна и сосредоточенна, как в Бостоне. Жизнь шла хорошо, даже легко. То, от чего раньше моя сосредоточенность испарялась — например, игра в лего с сыном вместо выполнения миллиона других задач, — теперь даже приносило удовольствие.
И хотя вскоре это должно было закончиться, теперь я, по крайней мере, помнила, каково это — находиться в «зоне». Я научилась понимать, когда выхожу из этого состояния, а когда мне удается в него вернуться. К счастью, в целом ряде достойных научных исследований нашлись и другие способы добиться того же эффекта, что в Бостоне.
Медитация оказалась одним из лучших способов. Это не особенно удивляет — в конце концов, буддийские монахи веками практиковали умение сидеть неподвижно и сохранять спокойствие. Ведь отчасти я взялась за свое исследование как раз потому, что, пытаясь разобраться в современных представлениях человека о нейропластичности, нашла всего один практический совет — и он включал в себя медитацию. Но, на мой вкус, медитация слишком отдавала нью-эйдж. Наконец, скажите честно — у кого есть достаточно свободного времени для нее?
Сара Лазар, нейробиолог Гарвардской медицинской школы, считает, что время нужно находить, хотя бы по десять минут, но каждый день. Лазар посвятила много лет изучению влияния медитации на мозг. Она выяснила, что у людей, длительное время практиковавших медитацию, ниже активность задней поясной коры — она входит в нервную сеть, контролирующую блуждание ума. Лазар уверяет, что изменения в мозге регистрируются даже у начинающих уже после восьминедельного курса медитации осознанности.
Судя по всему, йога действует аналогичным образом — а я хожу на нее минимум раз в неделю, так что определенный эффект уже должен быть. «Люди часто говорят мне, что ходят на йогу, а не занимаются медитацией, — но ведь йога и есть медитация, просто в движении», — говорит Лазар. Она уверяет, что двадцать минут йоги каждый день дадут тот же эффект, что и медитация. Моего запала хватает где-то на неделю, а потом благие намерения теряют силу.
Однако есть и другие способы — и по крайней мере один из них не требует особых усилий. В ходе лабораторных исследований доказано: когда у испытуемых истощается ресурс внимания, восполнить его позволяют всего несколько минут, проведенных за созерцанием природных пейзажей. Городские пейзажи такого эффекта не производили. Видимо, лицезрение лесов, полей и гор, и уж тем более пребывание на лоне природы волшебным образом воздействует на человека. Другие исследования показали, что эффект будет еще сильнее, если во время созерцания пейзажей еще и выполнять физические упражнения.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
