Не здесь ли ты легкою тенью, Мой гений, мой ангел, мой друг, Беседуешь тихо со мною И тихо летаешь вокруг, —
едва слышно напевала Ульянушка. Все бы ничего, но слова показались Иноземцеву знакомыми. Вдруг совсем некстати восстал образ дамы в лиловой амазонке.
Резко вскочив и отбросив плед, он посмотрел на свою рубашку — ни следа. Схватился за ухо в совершенной уверенности, что полмочки безжалостно отсечено, но и ухо оказалось целым.
— Снова галлюцинации. Что же такое происходит? Я сошел с ума… Никаких инъекций уже несколько дней… Или я все же что-то смешивал? Господи, — застонал Иноземцев, — я ведь ничего не помню.
Испуганная Ульяна с секунду стояла в стороне, держа в одной руке бинт, а в другой — темного цвета пузырек, и хлопала ресницами. Затем отставила все в сторону и приблизилась к нему.
— Все возможно, вон вы какую шишку себе набили. — Она легонько надавила ему на плечи. Безвольно поддавшись, Иноземцев сел и нахмурил брови.
— Говорили мне не играть с огнем, — мрачно сказал он. — Теперь я конченый человек, Ульяна Владимировна. Разум играет моим телом, точно кошка с мышью. И вам я оказался мало полезен. Более того, опасен! Вернусь в Петербург, сниму комнату, запрусь и не выйду, пока разум и тело не освободятся от проклятого отравления. Надо будет, и не один месяц просижу. А что? Недурной эксперимент. Если останусь жив, опубликую свои записки. На основе моих наблюдений можно будет развить новую методу лечения помешательств.
Ульяна с печалью в глазах слушала эту речь.
— Что же вы там, в этой проклятой зале, увидели, что говорите такие отчаянные слова?
— Какая разница? Чего только не привидится человеку с воспаленным мозгом, — махнул рукой Иноземцев. — Как сейчас вижу: полоснула мою грудь крест-накрест. Шпагой! От такой раны, будь она настоящей, я скончался бы на месте. Клинок в этом моем видении вошел глубоко, вспорол и легкие, и желудок, печень… Так мне, по крайней мере, показалось. Кровищи было! Но сейчас на мне ни царапины, и рубашка цела. Это очень печально, Ульяна Владимировна, когда иллюзия, порожденная разумом, так похожа на правду.
— Это Мими, — одними губами произнесла она. — Дама была в амазонке и в высоких черных сапогах со шпорами?
— Шпоры, положим, я не разглядел… Что? — Иноземцев подскочил на месте, осененный догадкой. — И вы ее видели?
— Нет, я никогда не видела. Она являлась только дядюшке, остальные же могли слышать, как она бродит по оружейной зале, гремит шпорами, стучит шпагой по латам, подсвечникам…
— Господи! — взмолился Иноземцев и больно ущипнул себя. — Мне опять грезится?
— На сей раз это не сон.
— У вас в доме живет привидение? — Доктор не смог сдержать счастливый улыбки. Подумать только, еще три дня назад он был убежден, что ничего подобного не бывает. — Привидение? Призрак? Какой очаровательный, но избитый сюжет: замок, привидение… Может, и родовое проклятие имеется?
— Сегодня вы лишились ужина, — ответила она своим мыслям, не его вопросу. — Я принесу вам горячего бульона. А потом расскажу о Мими.
Иноземцев подавил волнение, молча повиновался, уселся обратно в кресло, укутался пледом и стал терпеливо ждать.
— Мими, или Эмилия Гонзага, была бы моей прапрабабушкой. — Ульяна села на скамью, сложила изящные ручки на широкой юбке и, дождавшись, когда Иноземцев допьет, начала рассказ. — О да, было бы чем гордиться: мой прапрадед взял в жены дочь мантуанского князя Карла Фердинанда Гонзага-Невер и Сюзанны Лотарингской. Европейские державы рвали на куски испанские владения, герцогство Мантуя было передано Габсбургам, князь одряхлел, а на шее висела единственная дочь. Он решил отдать ее за русского дипломата с немецким именем — Фридриха Бюлова, служившего у царя Петра. Но девушка была влюблена в скромного художника Энцо Морто, который жил в палаццо князя.
