Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Мозли отступил. Но позднее он рассказывал: «У меня было чувство, что этот человек закроет окно и пойдет обратно спать, и тогда я вернусь». И он вернулся. Он пробрался за своей жертвой на лестничную клетку ее дома, где нанес ей восемь ударов ножом и попытался изнасиловать. В нью-йоркскую полицию позвонили с сообщением о происшествии только в половине четвертого утра, почти через полчаса после того, как первые крики о помощи разбудили соседей. К тому времени, когда приехала полиция, Китти Дженовезе была уже мертва.
Из соседей, позднее опрошенных полицией, 38 признались, что слышали ее крики. Каждый из них мог бы спасти ей жизнь одним телефонным звонком, но никто этого не сделал. Следователи услышали объяснения вроде «Я устал», «Мы думали, что это любовная ссора» и «Честно говоря, мы испугались». Одна пара приглушила свет и наблюдала за нападением из-за занавески.
В последующие годы этот случай стал широко известным символом человеческого равнодушия к жертве, попавшей в беду. Почти все, кто слышал об этой истории, выражали негодование по поводу поведения соседей Китти Дженовезе. И тем не менее, учитывая сколько людей не сумели ничего предпринять, было бы ошибкой считать, что критики непременно поступили бы в этой ситуации иначе.
Историю Китти Дженовезе и ей подобные часто приводят в качестве подтверждения чисто эгоистического портрета человеческой природы. Однако есть не менее волнующие случаи, доказывающие, что картина не так ужасна. Оставшийся в живых свидетель, например, рассказывает, как три техника Си-би-эс случайно увидели, как мужчина тащит Маргарет Барберу через пустую парковку возле Гудзона на Манхэттене. Хотя преступник размахивал длинноствольным ружьем, трое мужчин поспешили на помощь Барбере. Едва ли причиной гибели Лео Куранского, Роберта Шульца и Эдварда Бенфорда в тот вечер весной 1982 года стали эгоистические мотивы. Без сомнений, не был это и осмотрительный акт реципрокного альтруизма.
В книге 1759 года, носящей почти такое же название, как и эта глава, Адам Смит писал о сочувствии и других нравственных чувствах, которые мотивируют людей ставить интересы других выше собственных. Смит полагал, что природа наделила нас этими чувствами ради блага человечества[40]. Говоря современным языком, мы узнаем в его аргументах знакомый подход сторонника группового отбора — благородные инстинкты недешево обходятся тем, кто ими наделен, но сохраняются, потому что способствуют выживанию людей как биологического вида. Однако, как отмечалось в предыдущей главе, большинство биологов резко критикуют эти взгляды. Но объяснения с точки зрения индивидуального отбора, которые они предлагают взамен, в лучшем случае неполны, в худшем — совершенно неадекватны.
Эволюционный взгляд на человеческую природу настаивает на том, что формы поведения и другие черты существуют с одной единственной целью — способствовать выживанию генов, носителями которых являются индивиды. Например, мы ощущаем сладость сахара, потому что человекоподобные обезьяны, любившие ощутить сладость зрелого фрукта, с большей вероятностью, чем другие, могли выжить и оставить потомство. Точно так же законченные эгоисты должны быть успешнее альтруистов и поэтому в конечном счете должны полностью захватить популяцию. Материальные силы, кажется, хотят нас заверить, что в итоге вокруг нас останутся только люди, подобные соседям Китти Дженовезе, а не Курански, Шульцу и Бенфорду. Теория индивидуального отбора, повторюсь, не оставляет очевидных путей для возникновения неоппортунистического поведения.
Именно по этой причине многие настаивают на том, что эволюционная модель не применима к поведению человека. Вместо того чтобы отрицать существование благородных побуждений (тогда как у нас есть убедительные свидетельства обратного), эти люди предпочитают считать, что Дарвин заканчивается на обезьянах. С этой точки зрения, культура и другие небиологические силы так важны для человека, что нам гораздо лучше просто игнорировать влияние эволюции.
Моя задача в данной главе — использовать простую идею из экономической теории, чтобы наметить альтернативный путь, связанный с индивидуальным отбором, при помощи которого возникли альтруизм и другие формы внешне неэгоистического поведения. Механизм, который я описываю, отличается от тех, что мы видели в главе II, тем, что поведение, которое он пытается описать, — неэгоистическое в строгом смысле слова: если бы индивиды могли избирательно воздерживаться от него, им и их родственникам было бы лучше в материальном отношении. В последующих главах я буду рассматривать целый ряд свидетельств, которые согласуются с представленным мною здесь объяснением. Но в данной работе я вовсе не берусь утверждать, что именно этот механизм и есть объяснение неэгоистического поведения или даже что он — самый важный. Я надеюсь просто установить, что это вероятный кандидат, и тем самым стимулировать других к дальнейшим поискам.
Прежде чем перейти к более детальной аргументации, было бы полезно прояснить, чего я не стремлюсь добиться. Представляя более ранние варианты этой работы, в каждой аудитории я встречал небольшое число людей, которых возмущало простое упоминание того, что на человеческие решения могут влиять биологические силы. Этим людям я отвечал, что не ставлю себе цели убедить кого бы то ни было в том, что биологические силы играют такую роль. Скорее, моя цель — установить, что, даже если бы на поведение оказывали воздействие только биологические силы, неоппортунистическое поведение все равно могло бы возникнуть. Мой тезис состоит в том, что стандартные социобиологические модели просто неадекватно обращаются с важным классом проблем, с которыми люди сталкиваются в своем социальном окружении, и что поведение, необходимое для решения этих проблем, сильно отличается от того, что возникает в стандартных моделях.
Чтобы участвовать в этой дискуссии, необязательно принимать тот взгляд, что биологические силы важны. Как и необязательно его отвергать, естественно.
НРАВСТВЕННЫЕ ЧУВСТВА КАК МЕХАНИЗМЫ РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМ
Чтобы какая-то черта появилась в эволюционных моделях, она должна быть не только благоприятной для индивида, но также более благоприятной, чем другие черты, которые могли бы быть поддержаны за счет тех же самых телесных ресурсов. Возьмем эволюцию зрения. Люди и другие животные видят лишь малую толику потенциально доступного спектра. Человек, который мог бы хорошо различать существенную часть инфракрасного спектра, обладал бы очевидными преимуществами перед нами, в частности, его ночное зрение было бы острее. И все же люди не воспринимают этих оттенков спектра. Причина с точки зрения эволюции в том, что нейрологические мощности, необходимые для инфракрасного видения, используются для более важных нужд. То, что выиграет человек, способный видеть инфракрасное излучение, по всей видимости, не так важно, как, например, более острое зрение на ограниченной части спектра.
Чтобы развилось какое-то нравственное чувство, оно должно давать не просто преимущество, но важное преимущество. Теория нравственных чувств, которую я здесь излагаю, показывает, что это именно такие чувства. Они помогают нам решить важную и повторяющуюся проблему социального взаимодействия, а именно проблему обязательства, представленную в главе I.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
