Но куда девался Катсук?
Дэвид стучал зубами от холода и страха. Голод и жажда разбили время на неодинаковые кусочки. Пыльный желтый свет, приходящий снаружи, ничего не мог сказать мальчику. Но и звуки по их значению он тоже не мог разобрать, как бы тщательно он не прислушивался.
Ясно было лишь одно – вертолет здесь. Его шум еще раз наполнил пещеру. Но на этот раз к нему примешался посторонний звук – медленно нараставший грохот. Даже гром был бы тише. Вся пещера задрожала.
Может у них какая-то авария?
Мальчик затаил дыхание, когда пугающий звук повторился, становясь все громче и громче. Наконец он достиг кульминации и начал убывать. А вместо него стал хорошо различимым гомон вороньей стаи. Звук вертолета стих до далекого, еле различимого урчания.
И все же мальчик слышал его. «Так-так-так» винтов проникало в пещеру вместе с холодным зеленым светом и занимало все внимание Дэвида. Вдоль позвоночника, расслабляя мышцы, покатилась волна страха. Звук винтов вертолета стихал… стихал… пока не затих совершенно. Теперь слышно было только воронье карканье и гулкое хлопание крыльев.
Вдруг арка входа в пещеру заполнилась черным силуэтом Катсука. Контуры фигуры подсвечивались по краю мутным светом. Не говоря ни слова, Катсук снял петлю с каменного выступа и развязал руки и запястья мальчика.
«Почему он ничего не говорит? Что там произошло?» – удивлялся Дэвид.
Катсук ощупал карман на джинсах Дэвида.
«Носовой платок!» – догадался тот.
Он попытался сглотнуть, глядя на своего стража, взглядом умоляя его хоть немножечко рассказать о том, что произошло снаружи.
– Придумано было очень умно, – сказал Катсук без всякой злости. Он продолжал массировать запястья мальчика. – Весьма и весьма.
Тихие, спокойные слова Катсука перепугали Дэвида гораздо сильнее, чем если бы его похититель гневно орал.
«Если он назовет меня Хокватом, – думал мальчик, – надо не забыть ответить, чтобы не рассердить его.»
Катсук оставил запястья пленника и сел, глядя ему прямо в лицо.
– Ты хочешь узнать, что там произошло. Я расскажу.
«Я Хокват, – напоминал Дэвид сам себе. – Нельзя его сердить.»
Мальчик следил за губами и глазами Катсука, вслушивался в каждый оттенок голоса, искал мельчайшее проявление эмоций. Но слова Катсука текли мерной каденцией:
– Ворон… громадная птица… дьявольская машина…
У всех этих слов было и дополнительное, переносное значение. Дэвиду казалось, будто ему рассказывают увлекательнейшую историю, и не о вертолете, а о громадной птице по имени Ворон, о победе Ворона над злыми силами.
– Знай, что когда Ворон был молодым, он был отцом моего племени. Это он принес нам солнце, луну и звезды. Он принес нам огонь. Тогда он был белокожим, таким как ты. Но дым огня прокоптил его. И вот сегодня Ворон пришел, чтобы укрыть меня от дьявольской машины – черный Ворон. Это он спас меня. Ты понял?
Дэвид лишь дрожал, неспособный не спросить что-нибудь, ни понять что-либо.
В полумраке пещеры глаза Катсука блеснули кобальтовой синевой. Солнечные лучи, попадающие в пещеру снаружи, медово позолотили кожу мужчины, сделали его фигуру больше, объемней.
– Ты почему дрожишь? – спросил Катсук.
– Я… я замерз.
– Есть хочешь?
– Д-да.
– Тогда я стану учить тебя, как жить на моей земле. На ней есть множество вещей, чтобы поддерживать нас: коренья, сладкие муравьи, жирные личинки, цветы, клубни, листья. Ты научишься всему этому и станешь человеком леса.
– Лесником?
Катсук покачал головой из стороны в сторону.
– Человеком леса. Это совсем другое. Ты хитер, в тебе есть дьявол. Именно такие становятся людьми леса.
Дэвид не понимал смысла этих слов, но на всякий случай кивнул.
– Ворон сказал мне, что мы можем идти и днем. Мы выйдем сейчас же, потому что хокваты вышлют на поиски людей. Они придут сюда из-за твоего хитро брошенного платка.
Дэвид провел языком по губам.
– Куда мы пойдем?
– В горы. Возможно, мы найдем там долину мира, где мои предки однажды набрали воду жизни.
«Он совершенно сошел с ума», – подумал Дэвид и сказал:
– Я хочу пить.
– Напейся из ручья. А теперь поднимайся.
Дэвид послушался, ожидая, что ему снова свяжут руки. У него болел бок, на котором он лежал на каменном полу пещеры. Он поглядел на дневной свет снаружи. «Идти днем, когда где-то рядом летает вертолет?»
«А может, погоня уже рядом, и только потому сумасшедший Катсук собирается бежать при дневном свете?»
– Ты думаешь, твои друзья прилетят в своей дьявольской машине, чтобы спасти тебя? – спросил индеец.
Дэвид потупился и уставился на камни, покрывавшие пол пещеры.
Катсук довольно рассмеялся.
– Как тебя зовут?
– Хокват. – Не подымая взгляда.
– Очень хорошо. Только твои друзья нас не увидят, Хокват.
Дэвид поднял глаза, чтобы встретить взгляд в упор.
– Почему не увидят?
Катсук указал головой на выход из пещеры.
– Там со мной говорил Ворон. И он сказал, что укроет нас от всех искателей с неба. Я даже не буду тебя связывать. Ворон удержит тебя от побега. Если ты попытаешься сбежать, Ворон укажет как тебя достать и убить. Ты меня понял, Хокват?
– Д-да. Я не буду убегать.
Катсук довольно усмехнулся.
– Именно это и сказал мне Ворон.
11
И оставит человек отца своего и мать свою, и будет держаться с духом, что свяжется с плотью его. Но, до того как получит плоть эту, будет он нагим, каким мог он быть ни перед кем. И не будет он стыдиться наготы своей, понимая, что есть такая и такая кость среди костей его, и тогда плоть его закроется и сотворится все. И овладеет тогда человеком этим тяжелый сон, хотя бог создал человека. И не найдется никого, способного помочь; все имена человеческие будут Боговы. И Бог человеческий станет причиной того, что падут небеса, что каждый зверь полевой сможет зваться человеческим именем и познает душу. Зовут ее живой душой. Каждая скотина, каждый дикий зверь, любое создание заберется в человека, чтобы увидать – что сотворилось из первичной материи в живой душе. И человек, отделенный от того, что его сформировало, создало, назовет только лишь имя его, считая это за помощника или помощников. Но Алкунтам сказал: «Если не будешь добрым – умрешь. И все живое станет плотью от плоти твоей, и отделен станет человек от неба.»
