Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Потом развалился Советский Союз – неожиданно, вдруг, за каких-то два-три года. Одно время стало даже очень боязно: вдруг сотрудников органов станут линчевать на улицах, как в Венгрии в пятьдесят шестом или в Румынии в восемьдесят девятом? Однако все обошлось. Советские люди, которым от аббревиатуры ВЧК-НКВД-КГБ досталось больше любых других народов, проявили удивительное добродушие и незлопамятность. Никого не покарали и даже организацию не прикрыли. Замаячил, правда, одно время, на рубеже девяностых, призрак голодной смерти – но довольно быстро испарился, специалисты столь широкого профиля, как Шалашовин, оказались всем нужны: как охрана, крыша, прохиндеистая поддержка.
Но самое великое – можно сказать, решающее и судьбоносное событие – произошло в жизни Вениамина Андреевича в те самые девяностые годы (которые он теперь дружно, в соответствии с пропагандистским трендом, стал вместе со всеми обзывать «лихими»). А именно: он познакомился с однополчанином и, в широком смысле, коллегой. Шалашовин тогда был капитаном. Коллега – майором. По службе они друг с другом не особо контачили, а вот по части охраны и силовой поддержки – однажды пришлось. Встретились и почувствовали друг к другу неизъяснимую симпатию – оба скромные тихушники с непомерным самолюбием и большими амбициями (которые оба таили до поры при себе). И жена Шалашовина дружбу одобрила, сказала Вене: «Держись за него, он далеко пойдет».
Но даже она не могла предугадать и представить себе, насколько далеко. А когда тот самый, скромный лицом и статью, майор вдруг в одночасье стал Великим Канцлером, участь Шалашовина была решена – причем в самом благоприятном смысле. Он и без того занимал последние семнадцать лет места хлебные и непыльные. Но когда после выборов две тысячи восемнадцатого года было принято решение административно объединить Москву и Подмосковье и создать Большую Столицу, Вениамин Андреевич благополучно стал ее первым градоначальником, то есть одновременно и мэром, и губернатором.
Коренной провинциал, Белокаменную и Первопрестольную он никогда не любил. Москва со времен Советского Союза вечно урывала лучшие куски. У обитателей ее вечно было лучшее снабжение, лучшие развлечения и лучшее образование. Вечно эти «мааасквичи» передо всеми россиянами, передо всею скромной страной задирали нос. Нет, ни город, ни пригороды, ни вечно копошащихся тут людишек Шалашовин даже на дух не переносил. Сровнять бы его с землей, а потом засадить яблоневыми садами.
Но солдаты великого канцлера не выбирают. Служат там, где он повелел. Вдобавок у столицы имелось большое преимущество передо всеми регионами, управлениями и министерствами. Она была богата. Очень богата.
И свое назначение Вениамин воспринимал так: Большая Москва отдана ему на кормление. С этого участка работы он должен получать (и получал) столь жирный куш, что подведомственному населению даже представить себе трудно было его размеры. Приходилось, конечно, градоначальнику делиться – заносить и туда, и сюда, – но и ему, что греха таить, оставалось. Хватит и ему самому, и детям, и внукам, и правнукам.
Имелись, конечно, и проблемы. В основном они заключались в людях. В этом народонаселении, этих «мааасквичах», которые вечно путались под ногами, чего-то хотели, чего-то просили! Все чего-то им было надо, все они чего-то хотели – насколько проще было бы жить и работать вовсе без них! Но, к громадному сожалению, испариться или уехать за сто первый километр (или лучше вовсе на Луну) они все не могли. (А как хотелось бы!) Поэтому приходилось смиряться с их существованием. И даже, боже мой, порой делать вид, что ты о них думаешь и, можно сказать, заботишься. Даже деньги платить этим газетенкам и телеканалам и этим пиарщикам – чтоб писали и говорили о тебе только хорошее.
Впрочем, в мизерном масштабе от людей вокруг имелся определенный прок. В основном от женского пола. Пол этот мэр-губернатор весьма сильно полюбил.
Нет, говорить о том, что гигантская власть испортила Шалашовина, не приходится. Каким он был, таким и остался. Просто если раньше среда и судьба не давали возможности в полную силу проявить свои вкусы и пристрастия, то теперь ему развязали руки. И если раньше, к примеру, в прыщавых семидесятых и дефицитных восьмидесятых, Венечке мало кто из девчонок давал, то теперь он принялся во всю мочь наращивать упущенное. Все-таки власть и богатство – мощнейший афродизиак, ради которого дамочки согласны закрыть глаза на унылое лицо и интеллектуальную скудость партнера. В итоге количество представительниц прекрасного пола, которых в пору своей властности потоптал градоначальник, учету вряд ли поддается – да и он, этот учет, выходит далеко за рамки данного произведения. Не сплетни же мы тут собираем, в конце концов.
В определенный момент Вениамина Андреевича перестали удовлетворять обычные референтши, пиарщицы, руководители секретариата и журналистки. Начал он отдавать предпочтение женщинам необычной судьбы: актрисулям, спортсменкам, певицам. Потом, когда и эта страта насытилась, стали волновать особы не самой первой молодости, не юницы, под сорок или даже за сорок – но тетеньки состоявшиеся, чего-то достигшие, бизнесвумены натуральные. Он долго ухаживать не умел и не любил. Как Наполеон, подходил вплотную и объявлял, чего ему от них надобно. А порой даже через секретаря передавал. Разумеется, случались отказы. Но чаще соглашались. А почему нет, если актриска за ночь с городским головой могла, допустим, получить главную роль в сериале? (О подобных случаях рассказывали со смесью возмущения и восхищения.) Другой давали за краткий роман новую квартиру в старой Москве. Или (в случае с бизнесвуменами) многомиллионный подряд.
Лариса, супруга Шалашовина, на шалости благоверного смотрела сквозь пальцы – все-таки играли свою роль семья, дочери, положение. Не в последнюю очередь – та же власть и деньги. Но потом и ей надоели его бесконечные похождения, в которых он становился все изощренней и одновременно легкомысленней – все меньше таился и все больше ее компрометировал. В итоге она подала заявление на развод.
А Шалашовин и рад стараться. Немедленно за формальным разводом женился на своей фактической жене – многолетней, постоянно действующей любовнице, двадцатипятилетней актрисе Аркадии Боголепко. Боголепко, в отличие от первой жены, с засильем молодых девок в жизни руководителя Большой Москвы мириться не стала, но бороться решила на свой манер: постоянным контролем и чрезмерным сексом. «Я затрахиваю старичка до смерти, – похвалялась она подружкам, – так что ему в сторону других юбок даже смотреть больно».
Чуткевич Борис Аполлинарьевич
Всю приведенную выше информацию о своем грядущем собеседнике генеральный продюсер знал. Разумеется, о градоначальнике как о бесстыдном воре и бабнике газеты и телеканалы (включая принадлежащие Чуткевичу, сенсационные) не писали. Сквозь зубы только проинформировали о разводе мэра-губернатора – а о новом браке, тайном, нет. Однако столица – город маленький. Слухи здесь, особенно о власть имущих (и среди власть имущих), распространяются быстро. И когда руководитель информационного холдинга ехал на следующее утро на встречу с Шалашовиным, он исподволь прикидывал, в какую сторону пойдет разговор. И как-то ему казалось, что в направлении дел матримониальных. Может, думал он, Аркадия Боголепко повелела сожителю во всеуслышание узаконить их совместное житие? Дать, к примеру, репортаж с венчания? Лучше трибуны, чем желтые СМИ, подчиненные Чуткевичу, и впрямь не найдешь.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
