Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
Но как же распознать их до того, как они кого-нибудь замучают? Если говорить о животных, то тут все зависит от ракурса: котенок — монстр с точки зрения птицы, а птица, в свою очередь, монстр с точки зрения червяка. В мире людей это также вопрос ракурса, но он более сложен, потому что насильник мог сначала выглядеть как приятный незнакомец, а убийца — как восхищенный поклонник. Ведь хищный зверь в человеческом обличье, в отличие от других, не одевается так, чтобы выделяться в толпе и быть узнанным даже невооруженным глазом.
Естественно, «слепые пятна» мешают нам распознать такого человека, и именно поэтому я посвящаю эту и следующие главы снятию бельм, раскрытию правды и разоблачению мифов об уловках и масках, которые могут использовать злодеи, чтобы сделать вас своей жертвой.
Я начну с часто банального мифа, который вы миллионы раз слышали в теленовостях: «Местные жители описывают убийцу как застенчивого человека, который ни с кем не общался. По их словам, он был тихим и дружелюбным соседом».
Вы еще не устали от этого? Со стороны тележурналистов было бы точнее и честнее резюмировать банальное интервью словами: «Соседи не знали ничего существенного». Вместо этого они выдают за информацию отсутствие информации. Кроме того, они могут сказать (и иногда говорят): «Кассир на пропускном пункте, который годами принимал у него четвертак за проезд, назвал убийцу тихим и нормальным». Благодаря частоте использования этих клише вы вот-вот поверите в то, что внешняя нормальность является индикатором грядущего жестокого (ненормального) преступления. Но это неверно.
Единственное, что может помочь спрогнозировать совершение насилия, — это насилие, перенесенное в детстве. Например, исследования Ресслера подтверждаются удивительной статистикой о серийных убийцах: оказывается, 100% из них подверглись в детстве дурному обращению. Оно могло выражаться в жестокости, пренебрежении или унижениях.
Вы бы не подумали так, увидев в телевизионных новостях сюжет о детстве обвиняемого в совершении серийных убийств Теда Качинского, который, как предполагается, является таинственным Унабомбером. В новостях нам рассказали, что его мать была «приятной женщиной, которую обожали соседи», как будто это имело какое-то значение. Обычно соседи попадают в выпуск новостей по одной-единственной причине: они согласились разговаривать с корреспондентами. Вы же не думаете, что соседи знают, что происходило в этой семье, когда Тед и его брат Дэвид были детьми?
Просто подумайте над несколькими фактами: у Качинских выросли двое сыновей, причем оба, став взрослыми, удалились от общества и вели асоциальный изолированный образ жизни. Один из них в течение некоторого времени жил в земляной норе, вырытой им самим, — и это был психически здоровый Дэвид, который не начал в итоге убивать. Если прокурор прав, то «сумасшедший» сын Качинских Тед превратился в жестокого безумца, убивавшего людей на расстоянии. Но соседи рассказывают репортерам, что они не видели ничего необычного, а репортеры рассказывают нам, что семья была нормальной, и в результате миф о том, что насилие приходит из ниоткуда, сохраняется навсегда.
Хочу отметить, что здесь я не собираюсь обвинять всех родителей, у кого выросли склонные к насилию дети, потому что имеется много случаев, когда ужасные преступления совершали люди с органическими психическими расстройствами, которые Национальное объединение по психическим заболеваниям (National Alliance of Mental Illness) справедливо называет «болезнями без вины» (No-fault Diseases). (Бесспорно также то, что многие люди, страдающие психическими заболеваниями, подвергались дурному обращению в детстве.) Некоторую роль в склонности к насилию может также играть генетическая предрасположенность, но, как бы ни сложились обстоятельства в семье, перед родителями как минимум открывается «окно возможностей», как это сформулировал автор книги «Эмоциональный интеллект»[1] (Emotional Intelligence) Дэниел Гоулман.
Это окно было с грохотом захлопнуто, когда будущие преступники еще были детьми. Чтобы понять, в кого превратились дети, с которыми жестоко обращались, нам нужно начать с того, с чего они начинали: как обычные люди. Но один из них вырос, изнасиловал Келли и убил другую женщину, один из них убил Ребекку Шеффер, один из них убил офицера полиции, едва Роберт Томпсон вышел из супермаркета при бензоколонке, и один из них написал книгу, которую вы сейчас читаете. Трудное детство не может служит извинением, но оно многое объясняет — так же как многое объясняет и ваше детство. Подойдите к этой проблеме интроспективно, и это будет лучший способ отточить свою способность предсказывать поведение других людей. Спросите себя, почему вы делаете то, что делаете, и ответьте на этот вопрос.
* * *
Когда убийца Роберт Бардо рассказал мне, что дома с ним обращались, как с домашним котом, — кормили и запирали в комнате, мне пришло в голову попросить его сравнить детство с нынешней жизнью в тюрьме.
Бардо: Они очень похожи в том смысле, что я всегда ухожу в себя в моей камере, как тогда в детстве.
Гэвин де Беккер: Существует ли разница между тем, как вы живете здесь, и тем, как вы жили дома?
Бардо: Да, я должен быть здесь более общительным.
Гэвин де Беккер: А дома от вас не требовали быть более общительным?
Бардо: Нет, я научился этому в тюрьме.
Пока существуют родители, готовящие своих детей к жизни, которая более всего напоминает тюрьму, у нас не будет проблем с заполнением тюрем. И хотя общество платит по счетам, содержа тюрьмы, именно конкретные жертвы преступлений платят самую высокую цену.
Изучая детство Бардо, заполненное оскорблениями и пренебрежительным отношением, я не мог не обратить внимания на его сходство с моим детским опытом. Я был поражен также в высшей степени странным совпадением нашего взрослого опыта, но уже по разные стороны баррикад.
Это открытие заставило меня вспомнить Стэйси Дж., хорошо известного мне потенциального убийцу. В течение многих лет мои сотрудники следили, чтобы он не встретился с нашим клиентом, на котором он был «зациклен». Я познакомился с его родными, потому что множество раз был вынужден звонить и просить их прилететь в Лос-Анджелес и забрать его домой и потому что они звонили нам в офис, чтобы предупредить, что Стэйси опять едет, чтобы увидеть моего клиента, или что он угнал машину, или опять сбежал из психиатрической больницы. Однажды я нашел его в телефонной будке, скорчившегося, в разорванной одежде, истекающего кровью из ран на обеих ногах, с порезами по всему лицу и совершенно безумного из-за того, что он не принимал медикаменты уже неделю. По дороге в больницу он рассказал мне о первопричине своего интереса к убийству: «Когда был убит Джон Кеннеди, тогда, когда я узнал об этом, тогда это и началось». Убийство Кеннеди произвело глубокое впечатление и на меня, и на Стэйси, нам обоим было тогда по десять лет, и мы оба одновременно сидели перед телевизором. Сейчас мы оказались рядом друг с другом отчасти из-за того, что видели тогда, но один из нас преследовал известного человека, а другой — защищал преследуемого.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
