– Подождите. Это что же, я взорвал Землю, чтобы к вам приставать?!
– Ты что, думаешь, я не вижу твои масленые глазки за твоими очечками, господин Я-хитрее-всех-на-свете?
– Если вы не довольны, можно подать апелляцию. Это нас, кстати, и займет, потому что мы здесь можем застрять надолго... Таким образом, мы продолжаем приключения человечества. Вы же этого так хотели, не так ли?
– Без чувства я любовью заниматься не могу. Даже если я себя заставлю, тело мое не сможет. А ты, как я тебе уже говорила, абсолютная противоположность моему идеалу мужчины.
– Вы не сделаете этого даже ради человечества, ради его Совести, его Любви, его Творчества, его Способности задаваться вопросами?
– Сначала ты меня раздражал, потом ты меня бесил, потом ты меня разочаровал, теперь, должна тебе сказать, ты мне противен.
– Ах, да, я вспомнил... Вы бережете себя для прекрасного принца!
– Оставь мне мои фантазии. Больше у меня уже ничего нет.
– А вы думаете, что Ева была идеалом Адама?
– У них выбора не было, – говорит Саманта.
– Так у нас его тоже нет. Мы ОДНИ! МЫ ПОСЛЕДНИЕ! И вы сами это доказали, – напоминает Рауль.
– Мне твои руки не нравятся. Для меня очень важно, какие руки. Форма пальцев так много значит. Эти пальцы будут ласкать меня. Надо, чтобы я их признала, чтобы я захотела их приручить. А у тебя пальцы толстые. И покрыты черными волосами. И ты грызешь ногти, фу!
Он удивленно смотрит на свои руки.
– Мадемуазель Бальдини, вы хуже пакистанского диктатора. Он уничтожил человечество из националистических убеждений, а вы последуете его примеру потому, что вам не нравятся мои руки. Прискорбно!
– В любом случае я знаю, что, даже если я соберу всю мою волю в кулак, у меня ничего не получится, нечего и настаивать.
– Ну, вот проблема и решилась. Человечество приговорено из-за моих рук.
– Тут нет ничего личного. Против тебя-то я ничего не имею, Рауль.
– Вы находите меня до такой степени отталкивающим?
– Между нами: когда только что мы стояли рядом и разговаривали, я заметила, что у тебя еще и изо рта плохо пахнет.
Рауль поднимает голову и обращается к потолку:
– Скажите, земноводные, вы не могли бы для меня украсть другую женщину? Эта мне совсем не подходит, ну совсем. Я люблю брюнеток с большой грудью. Конечно, вы у меня о вкусах не спрашивали.
Саманта подходит к Раулю. Он отступает, как будто боится того, что она к нему прикоснется.
– Я думаю, – говорит Рауль, – нам, чтобы не убить друг друга, лучше всего не разговаривать. Я вас не знаю, мы не знакомы, мы не общаемся, хорошо? Там – ваш дом. И видеться нам не обязательно. Будем считать, что апелляция... была только что рассмотрена. Из-за вас человечество проиграло процесс.
Он залезает в огромное колесо и начинает нервно в нем крутиться.
– Заметь, Рауль, я прекрасно понимаю, что я немного несправедлива, потому что процесс мы честно провели вдвоем.
Рауль крутится в колесе быстрее.
– Конечно, я могла бы сделать над собой некоторое усилие. Находясь в твоих объятиях, я могла бы думать о ком-нибудь другом.
– Ваше высочество слишком добры ко мне.
– ...И потом, я могла бы призвать на помощь кое-какие свои эротические фантазии... только... надо дождаться, пока они погасят свет. И я ни в коем случае не согласна целоваться.
Рауль бешено крутит колесо.
– И мне нужно быть сверху, я не люблю положение снизу, я задыхаюсь, – вздыхает она.
Рауль останавливается.
– Вы не поняли, Саманта. Я этого больше не хочу.
Саманта поворачивает к нему голову.
– Как бы то ни было, мой дорогой, выбора у нас нет.
– Нет, у нас есть выбор. Я вам покажу, что у нас есть прекрасный выбор.
Рауль вылезает из колеса, разбегается и бьется головой о стенку.
– Что это с тобой?
– Мне очень жаль. Я не собираюсь десятки лет сидеть тут с вами взаперти. Я предпочитаю умереть.
– Подожди, давай еще поговорим. Рауль отходит, берет больший разбег
и изо всех сил бьется головой о стенку.
– Ох, сейчас тебе, наверное, было очень больно.
– Слушать вас гораздо больнее. Рауль отходит еще дальше и собирается снова разбежаться.
– Подожди! Ты с ума сошел! Она становится перед ним.
– Уйдите с дороги.
– До чего же он становится хорошеньким, когда сердится.
Рауль обходит Саманту и вновь с силой бьется головой о стенку.
– Рауль, ты не имеешь права это делать!
Она пытается его остановить.
– Я делаю то, что хочу. Отойдите! Она берет его за руки.
– Я готова сделать усилие.
Рауль разбегается.
Падает и поднимается на локтях.
– В любом случае все бесполезно, – говорит он. – Мы обречены.
– Надо спасти род человеческий.
– Что? Спасти род человеческий? Вы, что, не отдаете себе отчета в том, где мы находимся?
– У Адама с Евой тоже все было непросто. Они были одни во враждебном мире, полном змей и свирепых животных. Но они не испугались. Они решили, что их дети сумеют выжить. И мы должны доверять будущим поколениям.
– Есть препятствия, которые нельзя преодолеть. Эту планету невозможно покинуть.
– Адам и Ева не пытались вернуться в рай. Они приспособились. А новые условия жизни там, вне этой клетки, заставят и нас измениться.
– Новые условия жизни! Я уже представляю себе цирк с маленькими дрессированными людьми, прыгающими сквозь зажженные обручи.
Рауль встает, поправляет рубашку и кричит, изображая торговца зеленью:
– Люди! Люди! Кто хочет маленьких людей? Чистенькие, свеженькие, розовенькие! Люди! Люди! Подходите, посмотрите на моих людей! Два по цене одного. Есть люди с родословной. Есть дрессированные. Есть кастрированные, в квартире не пачкают. Есть под цвет вашей мебели, мадам. Сторожевые люди, охраняющие ваш дом во время каникул, месье. Мои люди не кусаются. Умеют даже лизать руку, которая их кормит. Моих людей легко приручить. Они бегут на свист. А если вам надоест с ними возиться, их можно утопить в унитазе!
Саманта подходит к Раулю и пытается его обнять. Он ее отталкивает. Потом садится и спокойно говорит:
– Человечество покончило жизнь самоубийством, моя бедная Саманта. Надо уважить его последнюю волю и тоже покончить самоубийством. Из солидарности.
– Нет. Я отказываюсь.
