Эти слова его разозлили. Его, средь бела дня (хотя уже вечерело) снявшего сапоги с капитана полиции Фолькера Штольценбрука, его, водившего за нос всю Чихенбургскую округу, сравнили с жидкой коровьей лепешкой!
Он приподнял голову. Опустил и поднял еще десять раз. Двадцать раз. Повертел головой туда-сюда. Потом упал на подушку, накрылся до самого носа розовым одеялом, которое стащил с бельевой веревки у одной пожилой дамы, и проспал до самого вечера и с вечера до утра. Так сильно устал от упражнений.
Зато на следующий день он уже поднимал руки под прямым углом.
Он делал зарядку с железным упорством. Через три дня смог сам сесть в постели. А еще через три дня поднял Олли на вытянутых руках. Раньше об этом и говорить не стоило, подумаешь, какие мелочи. Но теперь у него даже пот выступил на лбу.
— Только ноги не слушаются, — вздохнул он. — Делают вид, будто они не мои.
Тогда на ноги она надела ему новые носки — мягкие, пушистые шерстяные носочки, находка для тех, кто зимует в пещере. И болезнь отступила.
— Теперь дело за аппетитом, — подбадривала его Олли, — ешь как следует и скоро будешь как новенький!
И она нажарила ему целую сковородку картошки со шкварками и велела доесть все подчистую.
В могилу и обратно
Аппетит возвращался, особенно во время еды. С каждым днем Грабш съедал все больше, и скоро припасов, которые он натаскал с разбоя за лето, почти не осталось. Наконец, в последний ноябрьский день он собрался с силами и, шатаясь, вышел из пещеры — сделал несколько шагов по свежему снегу.
Олли сияла, хотя выглядел разбойник неважно: бледный и такой худой, что кожаные штаны можно было дважды обернуть вокруг него. Все мускулы у него ужасно ослабли, и он еле-еле добрел до ямы, которую выкопала Олли.
— Мастерская работа! — похвалил он. — Никогда бы не подумал, что ты так здорово копаешь.
И Олли засияла еще ярче.
— Ура! — выкрикнул разбойник, — еще несколько дней, и пора на разбой!
И тут Олли заплакала. Она закрыла лицо фартуком и зарыдала, повторяя сквозь слезы:
— Ты столько дней прожил без разбоя. Зачем опять привыкать?
— Да у меня просто был перерыв, — мрачно сказал он. — А если кому и надо здесь от чего-то отвыкнуть, так это тебе. От того, чтобы вечно меня поучать и отучать. С ума сойти можно!
— Тебе все равно нельзя много ходить, — ответила она, — ты ослаб.
— А есть мы что будем, скажи на милость, когда у нас припасов осталось до послезавтра? Орехи с ежевичным вареньем?
— Почему бы и нет? — сердито сказала она. — А хочешь — подстрели нам зайца или оленя.
— А где мне взять дробь и патроны, если не грабить? — спросил он. И она не знала, что на это ответить.
На следующий день он доковылял до болота. Снег еще не растаял и сверкал на солнце.
— Олли, выходи, — покричал он в сторону пещеры. — Давай посидим у болота, как летом. Помнишь, как хорошо было?
И он смел снег с печной дверцы.
— В такую погоду? — удивилась Олли. — Холодно сейчас. Застудишься. Схватишь воспаление мочевого пузыря.
— Кто — я? Да я в жизни ничего лишнего не хватал, — проворчал Грабш.
— Кроме мухоморов, — пошутила Олли. — Я сейчас варю клецки. Если их не снять с огня вовремя, разварятся в кашу.
— Все равно я их съем, — мирно отозвался Грабш. — Иди-ка сюда.
Тепло и уютно было сидеть на коленях у разбойника, обернувшись его бородой, и она увидела, что болото и зимой бывает красивым. Снег лежал на камышах и осоке, как сахарная пудра.
— Да, хорошо здесь, — ласково сказала она. — Посидели — и хватит. Тебе надо беречься.
— Беречься? — заревел он. — Да я уже могу бегать!
Он поставил Олли на землю, помчался к пещере, не заметил могилу и провалился. Выбраться оттуда у него не хватило сил. Пришлось Олли лезть к нему в яму с лопатой и делать ступеньки. Она замерзла и промочила ноги, потому что выбежала из дома в тапочках.
— Что мне стоило сразу закопать могилу, — сокрушалась она.
— Нет уж, — ответил он, — жалко. Такая могила всегда может пригодиться. А уж второй раз я не провалюсь, будь спокойна.
Он хотел было помочь ей делать ступеньки, копнул два раза и с трудом перевел дух. Пришлось покориться и отдать лопату жене.
— Надо было поесть клецок, сил было бы больше, — пробормотал он.
— Невезучая была осень, правда? — вздохнула она и чихнула три раза подряд. — Да и зима неважно начинается.
— Это еще почему? — удивился он. — Мне, например, очень повезло. Я же от мухоморов мог окочуриться. А только что, когда провалился, я же мог шею себе свернуть!
Наконец Олли вытащила своего Ромуальда из ямы, а сама продрогла до костей — от промокших ног холод дополз до колен, а от колен по спине к затылку. В пещере разбойник первым делом набросился на суп и на клецки, а она с головной болью закопалась в постель из листвы. К вечеру у нее начался озноб, и каждые пятнадцать минут Олли бегала на горшок.
— Я же говорила, — сказала Олли, — застудиться зимой ничего не стоит.
— И все ради меня, — виновато сказал Грабш. — Залезай ко мне в бороду.
На следующее утро Олли стало хуже. Он сам приготовил завтрак. Вывалил на сковородку все продукты, какие оставались: последнюю банку горчицы, тринадцать брикетов для пудинга, пару ломтиков копченого лосося, две дюжины марципановых шариков, три баночки йогурта и килограмм гусиного смальца, — и перемешал. Запах от горячего месива шел своеобразный. Грабш предложил позавтракать Олли, но у нее аппетита не было. И очень болел живот.
Грабш доел, облизал сковородку, а потом сел рядом с Олли и загрустил. Каждую минуту он спрашивал:
— Теперь тебе лучше?
Но лучше ей не становилось. Совсем наоборот. Температура весь день росла. К вечеру Олли уже стонала от боли.
— Мне нужен лекарственный чай, — чуть не плакала она. — Лекарственный сбор «Доктор Шнуффель»! Он и тетушке Хильде всегда помогал. Он бывает только в аптеках.
— Ну если дело за чаем, — сказал разбойник и поднялся с кучи листьев, — я тебе его раздобуду.
— Ты что, пойдешь за ним на разбой? — испугалась Олли. — Сам едва стоишь на ногах.
— Не забудь, что я плотно позавтракал, — сказал он. — И потом, это совсем не трудный разбой. Коробочка чая — и все. Аптекарь — человек тонкий. Будет сопротивляться, я его одним мизинцем утоплю в его же каплях и мазях.
