– У меня сложилось такое же впечатление, мэм.
– Берти! – произнесла тетя Далия так называемым сдавленным голосом, глядя на меня так, как, должно быть, в молодые годы на лисьей охоте глядела на негодного гончего пса, погнавшегося за кроликом. – Берти, ты проклятие цивилизованного мира, если ты сжег не ту картину, то…
– Да нет же! – уверенно заявил я. – У вас обоих что-то с глазами. Впрочем, если вам так будет спокойнее, я быстренько сбегаю вниз и удостоверюсь. Развлекайтесь пока тут, будьте как дома.
Произнес я это, как я уже сказал, очень уверенно, и, слушая меня, вы бы наверняка подумали: «Бертрам в порядке, он невозмутим». Но я не был невозмутим. Я опасался самого худшего и уже с содроганием представлял себе, какую гневную речь насчет моих умственных способностей и моральных качеств произнесет тетя Далия при нашей очередной встрече. Ведь в прошлом даже за куда меньшие промахи она, бывало, честила меня на чем свет стоит, как сержант новобранца, который не знает команд «в ружье» и «на плечо».
Так что я совершенно не был готов к новому испытанию, ожидавшему меня в конце пути. Когда я входил в столовую, кто-то вдруг выскочил оттуда мне навстречу, налетел на меня с разбегу и едва не вышиб из меня дух. Сцепившись в объятиях, как два танцора, мы с ним вывалились в гостиную, и когда я включил свет, чтобы не натыкаться на мебель, то увидел, что обнимаю Фодергилла-старшего в шлепанцах и халате. В правой руке он держал нож, а на полу у его ног лежал некий рулон – он выронил его при столкновении со мной. Я наклонился, поднял рулон, как того требовала вежливость, он развернулся – и увидев, что это, я издал удивленное восклицание. Одновременно старший Фодергилл испустил страдальческий стон. Сквозь растительность на его лице просвечивала болезненная бледность.
– Мистер Вустер! – произнес, вернее сказать, пролепетал он блеющим голосом. – Слава Богу, вы не Эверард!
Меня это тоже вполне устраивало. Меньше всего мне хотелось бы быть щуплым человечком с артистической бородищей.
– Без сомнения, – продолжал он, все еще блея, – вы удивляетесь тому, что я вот так, тайком уношу мою Венеру. Но я готов все объяснить.
– Ну что ж, это замечательно.
– Вы ведь не художник…
– Скорее литератор. Я однажды написал статью в «Будуар элегантной дамы» на тему о том, что носит хорошо одетый мужчина.
– Тем не менее я думаю, вы сможете понять, что эта картина значит для меня. Это мое дитя. Я пестовал ее, я любил ее, она была частью моей жизни!
Тут он умолк, чтобы перевести дух. И я, изловчившись, вставил: «Очень рад за вас», – чтобы поддержать разговор.
– Но потом Эверард женился, и в каком-то помутнении рассудка я отдал картину ему в качестве свадебного подарка. Как горько я об этом сожалел! Однако дело было сделано. Пути назад уже не было. Я видел, как он дорожит этой картиной. Сидя за столом, он не может отвести от нее глаз. Попросить ее назад было выше моих сил, и в то же время я не мог жить без нее.
– Да, ситуация… – согласился я. – Что тут станешь делать?
– Казалось, выхода нет. И вот случились эти кражи картин по соседству. Вы слышали о них?
– Да. Тетя Далия рассказывала.
– Из соседних домов украли несколько ценных полотен, и мне пришло в голову, что если бы я сейчас… э-э… изъял мою Венеру, то Эверард решил бы, что это работа той же шайки, и ничего не заподозрил. Я долго боролся с искушением… Простите, что вы сказали?
– Я только сказал: «Молодец».
– Да? Ну в общем, я всячески старался побороть искушение, но сегодня вечером поддался ему. Мистер Вустер, у вас такое лицо…
Я не понял, что он имеет против моего лица, и оскорбленно выпрямился. Но потом сообразил, в каком смысле он это сказал.
– Спасибо на добром слове.
– И я уверен, что вы сердечный человек и не предадите меня. Вы ведь не расскажете Эверарду?
– Нет, конечно, если вы не хотите. Так что, держать язык за зубами?
– Именно.
– Ну и лады.
– Спасибо, спасибо! Бесконечно вам благодарен! Ну что ж, уже поздновато, пожалуй, пора и на боковую. Спокойной ночи! – сказал он и прошмыгнул вверх по лестнице, как кролик в свою нору. Едва он исчез, как я обнаружил рядом с собой тетю Далию и Дживса.
– А, вы здесь… – сказал я.
– Да, мы здесь! – ответила моя родственница довольно резко. – Что тебя так задержало?
– Я бы обернулся раньше, но мне помешали леопарды.
– Кто?
– Бородатые леопарды. Шекспир. Правильно, Дживс?
– Совершенно верно, сэр. Шекспир говорит, что солдат бородат, как леопард.
– Да, а их речь проклятьями полна, – добавила тетя Далия. – И некоторые из них ты сейчас услышишь, если не объяснишь, о чем ты лопочешь!
– А я разве не сказал? Я остановился поболтать с Эдвардом Фодергиллом.
– Берти, ты пьян в стельку!
– Не пьян, моя единокровная старушка, а потрясен до глубины души. Я вам, тетушка Далия, расскажу поразительную историю!
И я рассказал им эту поразительную историю.
– Итак, – заключил я, – мы еще раз получили урок: никогда не отчаиваться, какими бы мрачными ни казались перспективы. Только что небо было темным и надвигались грозовые тучи, а что мы имеем сейчас? Солнышко сияет, и синяя птица счастья снова на посту. Мадам Фодергилл хотела, чтобы Венеры не стало – и Венеры не стало. Voila! – повел я рукой, почти как настоящий парижанин.
– А что она скажет, когда узнает, что бесценной картины Эверарда тоже не стало из-за твоей тупости?
– Гм, – я понял, что она имела в виду. – Да, действительно…
– Она же страшно разозлится. Теперь мне не видать ее романа как своих ушей!
– Боюсь, что вы правы. Это я упустил из виду. Беру назад свои слова про солнце и синюю птицу.
Тетя набрала воздуха в легкие – невооруженным глазом было видно, что сейчас начнется…
– Берти, ты!..
Ту т Дживс вежливо кашлянул – у него это получается, как будто перхает овца на отдаленном склоне горы.
– Не позволите ли вы мне внести предложение, мэм?
– Да, Дживс? Напомнишь мне потом, – сказала моя родственница, обжигая меня взглядом, – и я договорю то, что собиралась. Вам слово, Дживс.
– Благодарю вас, мэм. У меня просто мелькнула мысль, что проблема, с которой мы столкнулись, имеет решение. Если бы мистера Вустера нашли здесь лежащим без чувств под разбитым окном и пустыми рамами от картин, миссис Фодергилл, я думаю, легко поверила бы, что он застал злоумышленников на месте преступления и, пытаясь защитить ее собственность, пал их жертвой. Полагаю, она была бы вам признательна.
Тетушка Далия воспрянула, как солнце из глубин мрака, в котором пребывала. Ее лицо, и без того красное – следствие занятий охотой в любую погоду в дни юности, – еще больше залилось румянцем.
