Одним словом, вся прислуга гордилась своей домоправительницей, и Генри не понимал этого явления. Грэшем знал, что многие слуги готовы пойти за него на смерть, и принимал это как должное, но он несказанно удивился, когда понял, что все они отдали бы жизнь за Джейн, не колеблясь ни секунды, причем по собственной воле. Ведь он жил в мире, где слуг наказывали вместе с нагрешившими хозяевами, и они умирали за проделки благородных господ не потому, что хотели, просто таковым было одно из условий их службы.
Грэшем до сих пор не понимал, как дерзкому найденышу, незаконной дочери простой крестьянки удалось стать его возлюбленной.
Однажды он вернулся домой поздно, весь погруженный в мысли о своих делах. К тому времени подобранная на дороге худышка успела превратиться в ослепительно красивую семнадцатилетнюю девушку с властным характером. Расхаживая по комнате Генри, Джейн с неподдельным гневом разоблачала вороватых слуг, покусившихся на деньги хозяина.
— А кроме того, милорд, есть еще одно тяжкое преступление, за которое вы должны ответить! — неожиданно заявила девушка.
— И что же это такое? — усталым голосом поинтересовался Грэшем, размышлявший в тот момент о проблемах, которые повлияют на весь христианский мир, не говоря уже о его собственной бессмертной душе, — Неужели кухарка заказывает в лавке слишком много цыплят?
Девушка стояла перед ним, высокая и стройная, прямая, словно стрела для арбалета, озаряя своим присутствием всю комнату.
— Вы, человек, который имеет все права считать меня своей собственностью, ни разу не взглянули на меня как на женщину!
Итак, Грэшема взяли приступом, и в ту ночь, к их обоюдному удовольствию, он доказал, что может нечто большее, чем просто смотреть на Джейн как на женщину. Однако наутро Генри почувствовал себя не просто мужчиной, удовлетворившим свою страсть в ночь любви. Такого ужаса он не испытывал ни разу в жизни, даже когда стоял перед испанскими пушками. Генри Грэшем вдруг понял, что влюблен. Он этого не хотел и старался не впустить любовь в свою жизнь, считая ее досадной помехой. И ничего не мог поделать.
Впрочем, Джейн упорно отказывалась выйти за него замуж, несмотря ни на какие доводы Генри.
— Ты завладела моим телом и, вне всякого сомнения, хотела получить и мою душу еще тогда, когда я впервые увидел тебя у того злополучного пруда! Я же сказал, что люблю тебя! Почему ты не хочешь стать порядочной женщиной, моей женой, а заодно и из меня сделать порядочного мужчину? Разве я похож на жирного урода? Или от меня дурно пахнет? А может, я недостаточно богат для тебя?
В ту ночь они занимались любовью, а потом Джейн отвернулась к стене, тихая и умиротворенная. Пламенную речь Генри она восприняла совершенно спокойно, и это разозлило его еще больше. Вдруг Джейн повернулась и посмотрела на Генри так, что в комнате повеяло холодом.
— Мое тело отблагодарило тебя. Это все, что мне даровал Господь, а остальное принадлежит кому-то иному. Ты получил все, что я могу сейчас отдать, а если хочешь большего, придется подождать.
— Но ты же показала мне свои сокровенные места и даже позволила попользоваться ими в свое удовольствие!
Грэшем вспомнил, как Джейн показывала ему свои раны. Она тихо улыбнулась в ответ, и на душе у Генри сразу потеплело.
— Я показала тебе самые сокровенные места моего тела и сделала это с радостью. — Девушка повернулась к Грэшему спиной, и ее последние слова прозвучали так, словно она находилась далеко-далеко от их дома. — Что до сокровенных уголков моей души, то тебе придется подождать.
Такого пожелания доброй ночи Грэшем еще не слышал.
И вот уже идет 1605 год, и он лежит один на широченной кровати. С их первой встречи прошло много лет, как и с той первой ночи, когда Джейн подарила ему свою невинность. Все эти годы Грэшем был околдован женщиной, которую полюбил, как только увидел у грязного деревенского пруда. Генри почти засыпал, и перед ним в полусонном сознании мелькал знакомый мирок Кембриджа, на смену которому пришел полный опасностей мир Роберта Сесила, а потом привиделась Джейн со своими неразгаданными тайнами. Он погрузился в тяжелую полудрему. Сесил кричал, что скоро любовница Грэшема будет избрана директором Королевского колледжа, и Генри подумал, что это не первый случай, когда незаконнорожденный назначается руководителем колледжа.
Вдруг во сне перед ним всплыло распухшее лицо Уилла Шедуэлла.
— Берегись! Берегись! — стонал Уилл. — Воды, в которые ты погрузился, слишком глубоки для твоей души!
— Я потерял душу много лет назад, — прошептал Грэшем. — И всю свою жизнь я провел в глубоких водах.
Призрак Шедуэлла исчез, и Генри мирно заснул. Но перед этим он вспомнил имя мужчины, склонившегося над кружкой в таверне «Русалка».
Уинтер. Роберт Уинтер. Что он знает о Роберте Уинтере? Он еще вспомнит, как вспоминал все и всегда.
Глава 3
Отец Гарнет чувствовал себя так, словно его заточили в темницу. Деревянно-кирпичное здание, в стенах которого скрывалось огромное количество тайников, в течение многих лет служило иезуитам надежным убежищем. В камине весело потрескивал огонь, лучи заходящего солнца мягко освещали отделанные дубом стены, а на столе стояла бутыль с вином. О такой тюрьме можно только мечтать. И все же тюрьма всегда остается тюрьмой.
С соседнего луга донесся горестный плач кроншнепа, отзываясь болью в душе священника. За всю свою жизнь отец Гарнет не ощущал такой усталости. Нет, он не разуверился в религии, и всякий раз, когда призывал на помощь Создателя, на него, как и прежде, накатывалась волна щемящей нежности и пронизывающей душу любви. Его чувства ничуть не ослабели и не стали менее искренними. Просто иногда человек доходит до крайней степени изнеможения.
Сколько лет ему пришлось провести в Англии, сражаясь за истинную веру, не щадя жизни? Ведь вера и была его жизнью.
Отец Гарнет уже не помнил, сколько времени скитался по разным домам, меняя костюмы и внешность, шепотом читая мессы в чужих комнатах с плотно закрытыми ставнями. В Англии священник-иезуит чувствует себя диким зверем, на которого идет непрестанная охота. Но загнанному зверю по крайней мере даруется легкая смерть. Пойманного католического священника привязывают к деревянной решетке, которую прикрепляют к лошади, а затем таскают по всем улицам на потеху толпе, пока не довезут до эшафота. Там его подвесят за шею, но не дадут умереть сразу, а несколько раз перережут веревку, потом отрежут гениталии и швырнут в лицо. Наконец палач возьмет нож и вырвет из груди сердце, чтобы показать окровавленный кусок мяса ревущей в исступлении толпе: «Вот сердце вероотступника и предателя!»
Погруженный в мрачные мысли отец Гарнет уже чувствовал шероховатую веревку у себя на шее и слышал зловещий скрежет металла. Что это, минутная слабость? О чем же молить Господа? Об избавлении от страшных мук или, наоборот, чтобы Всевышний испытал его и избрал мучеником во имя святой веры? Будучи человеком достойным, священник не просил ни того ни другого, так как первое является трусостью, а второе противоречит истинной вере. Он просто молил Господа даровать ему мудрость для постижения истины.
