Я задумалась над тем, слышала ли Зинзина что-нибудь? Но в ее лице ничего нельзя было прочитать, ни малейшего намека на отгадку.
И я написала Кхурраму письмо. Я писала о том, что люблю его вот уже несколько лет, о том, что он — мужчина моей мечты, а я — не более, чем пыль у его ног. И еще я строго-настрого велела ему порвать это письмо, как только он его прочитает.
Настал тот день, когда принц вместе с отцом опять пришел в наши покои. Я просто не находила себе места. Меня трясло, как в лихорадке зям-зям. Наконец я нашла в себе силы подозвать служанку, что подносила к столу пищу, вручила ей конверт и шепотом приказала передать послание принцу.
Но не успела подносчица пищи отойти от стола, как ее подозвала к себе Зинзина. Она тоже что-то зашептала прислуге на ухо. Потом я увидела, как служанка принимает от нее какую-то бумагу и золотую монету! Что задумала сестра?
Это выяснилось очень быстро. Подносчица пищи быстро, почти неуловимо приблизилась к сыну падишаха и протянула ему листочек ароматной бумаги. Кхуррам развернул его. И сердце мое замерло от ужаса. «Что же я наделала?!» — подумала я.
И принц действительно изменился в лице. Оно сначала налилось кровью, а затем смертельно побледнело. На него обратил внимание сам великий Джахангир.
— Что с тобой, сын? — величественно спросил он.
— Ничего, папа! — ответил Кхуррам и неловко попытался спрятать письмо в кафтане.
Но это не могло ускользнуть от мудрого отца. Он вырвал бумагу из рук сына.
Я зажмурилась и затрепетала.
Когда я открыла глаза, то увидела обращенный на меня негодующий взгляд великого императора.
— Какое право имеешь ты, несчастная, называть моего сына ничтожным глупцом? — спросил меня Джахангир.
Меня словно ударили. Этих слов не было в моем письме!
— Как не отсохла твоя рука писать, что мой сын похож на нечестивую свинью? И ты правда уверена в том, что над ним, как над дурачком, потешается весь дворец? И, может быть, правильно, что он не обращает на тебя внимание?
Сама не знаю, почему в тот жуткий момент я не лишилась чувств. И вдруг я все поняла: Зинзина слышала мой разговор с Лирой-биби! Она написала фальшивое письмо и велела служанке передать его вместо моего! Это было хитро, и что-нибудь исправить здесь было уже нельзя.
— Ноги моей не будет в этом доме! — вскочил тогда из-за стола принц Кхуррам и стремительно покинул наши покои.
— Ты последуешь за ним, любезный падишах? — стараясь сохранять спокойствие, спросил мой отец. — Неужели ты решишь, что ссоры детей важнее государственных интересов?
Я, да и все за столом, застыли ни живы, и ни мертвы.
— Конечно же, дела государства важнее, о, Нухта! — ответил падишах, пожирая меня клокочущим от ярости взглядом. — Ты не виноват в том, что взбрело на ум твоей вздорной дочери. Я уверен, что это не ты подговаривал ее писать оскорбительные письма.
Теперь меня посадят в тюрьму, — поняла я. Но Аллах, да будет благословенно имя его, смилостивился надо мной.
— Я больше не желаю, — продолжал великий Джахангир, — видеть эту девушку во время моих визитов к тебе. Я приказываю тебе, Нухта, в течение этого месяца выдать ее замуж. Более того, я не переступлю порог этого дома, пока твоя дочь находится здесь!
Я убежала к себе, с трудом найдя в себе силы отвесить императору почтительный поклон.
Я разрыдалась, рухнув на свое ложе. А вы бы что сделали, когда рушится ваша мечта?
Потом пришел отец и потребовал у меня объяснений этому поступку. К его чести, он не стал меня бить, хотя имел на это полное право. И я рассказала ему все.
— Что же ты наделала, девочка моя! — качал он головой. — Теперь придется отдать тебя замуж. Притом за самую невыгодную партию.
Полководец, чей сын сватался ко мне, был в далеком походе, из которого он мог вернуться не раньше, чем через полгода. До Патапнамского султаната было три недели пути на слонах.
— И у нас остается только Фатих-бей, — констатировал отец. — Но имей в виду, что он — очень состоятельный человек, он может щедро оплачивать новости. Конечно же, он уже знает о том, что случилось сегодня. И может отказаться от своего сватовства! Может быть, во исполнение приказа императора мне придется отдавать тебя замуж за презренного шудру!
Я опять разрыдалась. А отец погладил меня по голове и сказал:
— Ты была неосторожной. Ты позволила узнать свой секрет сопернице. Теперь ты видишь, к чему приводит неосторожность!
Он оставил меня в слезах и отчаянии.
Часть третья
ПАДИШАХ ВСТРЕЧАЕТ СОПРОТИВЛЕНИЕ
Журавль и лебедьНирмал неслышно подошла к принцессе и увидела, что та сидит одна и горько плачет. В руке она держала миниатюру из числа купленных у старухи. Чанчал-кумари тотчас же повернула портрет так, чтобы Нирмал не видела, кто изображен на нем, но Нирмал нетрудно было догадаться, чей это портрет.
— Что же нам теперь делать? — спросила она.
— Я никогда не стану рабыней могола! — воскликнула Чанчал-кумари.
Я знаю, что ты против, но ведь это приказ Аламгира. Разве может раджа ослушаться его? Делать нечего, дружок. Тебе придется примириться с неизбежностью. А ведь на твою долю выпало большое счастье. Возьми к примеру княжество Джодпур или Амбер, возьми любого раджу, падишаха, вельможу или наваба. Есть ли на земле хоть один властитель, дочь которого не желала бы сесть на делийский трон! Отчего же ты так не хочешь стать повелительницей мира?
— Убирайся прочь! — рассердилась Чанчал-кумари.
Нирмал убедилась, что таким способом она ничего не добьется, и решила переменить тактику.
— Представь себе, что я убралась прочь, — снова заговорила она. — Но должна же я позаботиться о благе своего покровителя. Подумала ли ты, что будет с твоим отцом, если ты откажешься поехать в Дели?
— Я думала об этом, — ответила Чанчал-кумари. — Если я не поеду, отцу не сносить головы и от крепости не останется камня на камне. Я не пойду на отцеубийство. Когда прибудут войска падишаха, я вместе с ними отправлюсь в Дели. Это я твердо решила.
Нирмал просияла:
— Но ведь я советовала тебе то же самое.
Принцесса снова нахмурилась.
— Ты, может быть, думаешь, что я отправлюсь в Дели, чтобы разделить ложе с мусульманской обезьяной? Разве лебедь бывает в услужении у журавля?
— Что же ты тогда сделаешь? — в недоумении спросила Нирмал.
Чанчал-кумари показала ей перстень.
— На пути в Дели я приму яд, — сказала она. Нирмал знала, что в перстне хранится яд.
— Неужели нет иного выхода? — воскликнула она.
